Часы любви

Маккинни Меган

Он повернулся к огню, но взгляд его устремился вниз, к правой руке, вяло свисавшей с потертого подлокотника. Свет очага выхватил из тьмы золотое кольцо на пальце. Обычное кольцо с кельтским узором в форме змеи. Кольцо невесты. Он отдаст его, быть может, даже сегодня. Как только они выяснят, кто она. Отец передал ему это кольцо… давным-давно. Он сказал тогда: «Ты – хранитель этого кольца, мой сын, и на плечи твои ляжет бремя его». Ляжет бремя его.

Новый удар грома потряс лишенный окон бедный домишко. Мойра поглядела на разлохматившуюся солому, явно опасаясь, что ей что-нибудь упадет на голову.

– Ужасная ночь, разве можно выходить в такую погоду, – ворчала она, помешивая рагу. – Незачем

вам ходить.

Священник открыл было рот, чтобы возразить, но она подняла руку.

– Никакие ваши соображения не заставят меня передумать, отец.

– Поступай, как считаешь нужным, Мойра Феннерти, – сказал он, поднимая одеревеневшие старые кости с кресла. И с тоской о горячем очаге, поглядев на горячий обед, молвил: – Потому что сегодня я обязан поступать точно так же.

Глава 3

Запряженная пони тележка отца Нолана под проливным дождем взбиралась по крутой дороге вверх, к замку Тревельянов. Он стоял с незапамятных времен, и, как утверждали, основания его стен лежали на кельтских руинах. Некогда в большом зале пировали ирландские короли, но англичане конфисковали замок в четырнадцатом столетии. Через три века Тревельяны возвели элегантные гранитные башни, получив эту землю от Генриха VIII. Тревельяны принадлежали к Верхам в истинном смысле слова; владетельные ирландские пэры, предки которых явились из Англии. Кое-кто в Лире все еще испытывал жгучую ненависть к Завоевателям, и ее не могли утихомирить ни столетия смешанных браков, ни соединившаяся англо-ирландская кровь; память о землях предков – а следовательно, и благосостоянии их – все еще обжигала эти души. Впрочем, обычно ненависти не хватает сил на столь долгое существование. После трех веков брачных связей с горожанами Лира даже отец Нолан считал состоятельных Тревельянов своими, ирландцами.

– Добрый вечер, отец! – крикнул кучер Тревельянов, Симус, вышедший навстречу ему в бейли [14] . Симус принял упряжь и помог старому священнику спуститься из повозки. – Жуткая погода для поездки в гости. Что заставило вас оставить дом в такую погоду? Надеюсь, не мой парень. Такой шалопай! Вечно путается с девушками.

Старик священник дрожал под холодным дождем, однако голос его остался сильным, как в молодости.

– Сегодня, Симус Макконнел, не могу сказать о нем ничего плохого, однако у меня важное дело к твоему господину. Надеюсь, Гривс проводит меня к теплому очагу.

14

Двор замка.

– Конечно, отец. – Симус свистнул, подзывая конюха-мальчишку. Тот явился мгновенно и занялся тележкой и пони, тем временем сам Симус повел священника к резным английским дубовым дверям замка. Гривс, дворецкий Тревельянов, встретил гостя у входной двери, и уже через несколько секунд отец Нолан сидел в библиотеке перед огнем, потягивая горячую смесь виски и сливок.

– Что заставило вас оставить дом в такую ночь, отец?

Властный голос заставил священника оглянуться на двери. Тенью под аркой старинных, густо навощенных дверей библиотеки застыл владелец замка. Ниалл Тревельян казался много старше своих девятнадцати лет. Юноша с лицом поэта, кельтская красота которого была отточена трагедией; должно быть, это три века смешанных браков, соединения английской крови с гэльской, придали его обличию царственные черты. Священнику всегда казалось, – а в особенности сейчас, когда очаг спрятал точеное лицо юноши в зловещих тенях, – что именно таким был Брайен Бору, легендарный кельтский правитель, прежде чем стать Верховным королем всей Ирландии.

– Милорд Тревельян! Как я рад видеть вас снова, сын мой, – отец Нолан попытался встать, но Тревельян движением руки велел ему оставаться на месте.

– Удивлен вашим появлением в моем доме, отец. Вечер сегодня не из благоприятных для поездок.

Тревельян вступил в библиотеку, и отец Нолан был поражен тем, как комната эта отвечает характеру хозяина замка. Богатая позолота на кожаных переплетах тысяч собранных здесь книг как ничто другое соответствовала интеллектуальному аристократизму Тревельяна. Тем не менее сердцем комнаты являлись отнюдь не бессчетные тома, полные знаний века сего, а портрет покойной матери-ирландки над каминной доской. Кельтское лицо… Дитя из рода. Наследница тех, кто способен был обниматься с друзьями и убивать врагов с одинаковой страстностью. Под блеском влажных глаз Тревельяна таилась жестокость, о которой отец Нолан прекрасно знал. Англо-ирландская кровь Ниалла наделила его удивительным сочетанием утонченности и дикарства.

Тревельян опустился в кожаное кресло напротив священника. Гривс предложил юноше питье на серебряном блюде, однако Тревельян качнул головой и кивнул в сторону двери. Гривс незамедлительно оставил их вдвоем.

– Сын мой, сегодня я прибыл по странному делу. – Отец Нолан протянул вперед дрожащую руку едва ли не жестом просителя. Очаг высветил на его костистом пальце кольцо со змейкой. – И со странной повестью.

Надменные красивые губы удивленно изогнулись.

– Вы проделали такой путь, чтобы поведать мне свою повесть. Забавно, отец мой, я полагал, что среди горожан лишь Гриффин О'Руни – мастер рассказывать сказки.

– О, моя история отличается от его басен. И мудрость требует внимательно выслушать ее.

Отец Нолан внимательно изучал молодого человека. Тревельян выглядел ухоженным и нарядным, хотя и не был одет для приема гостей. На юноше были черные брюки, жилет из изумрудного шелка и накрахмаленная рубашка с образцовыми углами воротничка. Высокомерно откинув голову, он поглядел на священника. О надменности Ниалла Тревельяна в округе знали отлично, но священник легко прощал молодому человеку эту черту. Тревельян потерял обоих родителей в пятнадцать лет, они скончались от дифтерии. Поговаривали, что все владение увязло в долгах, управляющий крал деньги со счетов замка… Словом, тяжелая ноша для пятнадцатилетнего мальчишки.

Однако Тревельян принял свое бремя и нес его отменно. Теперь земли процветали, замок забыл о долгах, управляющий сидел в тюрьме, а сам Тревельян закончил второй курс в Дублинском Тринити-колледже. Высокомерие это было хорошо оплаченным, а с точки зрения священника, может быть, и заслуженным. Тем не менее отец Нолан считал, что для него существует еще одна причина. Опустив своих родителей в холодную ирландскую землю, мальчишка не пролил и слезы. Отец Нолан приблизился, чтобы утешить юношу во время похорон, и простоял рядом с Тревельяном почти час, пока тот не смог отвести глаз от двух свежих могил. Наконец, пытаясь отвлечь мальчика от его горя, священник негромко спросил:

– Не помолиться ли нам за них, молодой человек?

Тревельян ответил ломающимся голосом приближающегося к зрелости подростка, и слова эти до сих пор пронзали сердце священника своим жгучим глухим отчаянием:

– Лучше приберегите свои молитвы для меня, отец мой.

Действительно, Тревельян держался надменно, однако священник допускал, что высокомерие это словно плащ может скрывать под собой одинокого и испуганного мальчишку, не смевшего плакать у могилы любимой матери.

– Кроме того, я приехал, чтобы поздравить вас, милорд, с днем рождения, – приступил отец Нолан к началу повести, которую, как он знал, ему надлежит рассказать.