Че Гевара. Последний романтик революции
Шрифт:
Теперь в стране один врач приходится примерно на 700 жителей. (Для сравнения — в Гватемале один врач приходится на 100 тыс. крестьян). Средняя продолжительность жизни на Кубе, составлявшая до революции 53 года, увеличилась до 70 лет [277] . По уровню развития здравоохранения Куба догнала экономически развитые страны.
В некоторых работах, посвященных Эрнесто Геваре, иногда можно прочитать утверждение о том, что он был человеком, не понимавшим, а поэтому мало интересовавшимся искусством. Но это не столько правда, сколько результат обычного, весьма самокритичного отношения Че к себе, «замешанного» на буквально невероятной скромности. Автору тоже доводилось неоднократно слышать о таких фактах. Например, о таком. В программу пребывания министра Гевары в Югославии было включено посещение выставки картин модного тогда художника-абстракциониста.
277
Куба: опыт общественного развития. Указ. соч., с. 208.
Поэтому было бы несправедливым исключать Э. Гевару из числа руководителей, с которыми связаны достижения Кубы в области культуры. Его заботы распространялись и на эту сферу. Тем более не будем забывать о его роли в воспитательной работе в армии и кураторство в национальной молодежной организации.
Что касается вопросов культуры, я имел возможность лично убедиться, насколько близки были они Геваре, особенно их воспитательный, общественный аспект. В 1964 году Кубу посетила делегация советских работников культуры во главе с одним из заместителей соответствующего министра. Последний был приглашен на прием в чехословацкое посольство, где среди гостей оказался и Гевара. Я познакомил их. Кубинский министр с большим интересом (а главное — со знанием дела) стал расспрашивать гостя о работе библиотек в сельской местности, о художественном просвещении крестьян, об организации выставок на селе. Наш замминистра (я умышленно не называю его фамилии, так как человек уже давно умер) имел «неосторожность» заговорить о «важности борьбы с абстрактным искусством при социализме» и о прочих «козырях» приснопамятного Н.С. Хрущева, незадолго до этого буквально разогнавшего выставку советских художников в московском Манеже ( Прим. авт.: Здесь нужно сказать, что подобное вандальское поведение лидера КПСС не только вызвало крайне отрицательную реакцию на Кубе, в том числе и среди руководства, но и тяжело переживалось творческой интеллигенцией, особенно среди художников. Последние, в большинстве своем работавшие в нефигуративной манере, близко восприняли победу Кубинской революции, много сил отдавали общественному служению, в том числе работе с молодежью.)
Я посмотрел на Че, его глаза несколько прищурились и засветились хорошо знакомым мне колким огнем.
— Юрий, — обратился он ко мне со своей широкой и доброй улыбкой, — забудь на время, что ты — дипломат, и переведи, пожалуйста, мои слова дословно...
— У нас тоже много проблем в этой области, — спокойно начал Че. — Наш социализм — совсем молодой и совершает много ошибок. (Гевара изучающим взглядом окинул собеседника: наш «культуртрегер» довольно кивал головой, услышав перевод этой фразы.) У нас еще мало художников с высоким авторитетом, тем более имеющих столь же высокий авторитет в революционном деле. Интеллектуальная дезориентация весьма велика, пока общество и нас целиком захлестывают проблемы материального созидания. Мы, руководители, безусловно, должны не упускать из виду эти проблемы, помня о просвещении народа...
Советский гость продолжал довольно кивать головой в знак согласия. Гевара сделал несколько глотков (сколько я его видел на различных приемах, он всегда пил апельсиновый сок и никогда — спиртное) из стакана, который он держал в руке.
— Но как только речь заходит о воспитании и просвещении народа, — продолжал команданте, — начинаются поиски примитивизации, того, что всем понятно, а точнее того... (он сделал паузу и выразительно посмотрел на собеседника), что понятно чиновнику. И сразу же исчезает подлинный художественный поиск, а проблема общей культуры сводится к принадлежности (или нет) к социалистическому сегодня и умершему (а посему не опасному) прошлому. На мой взгляд, так рождается социалистический реализм на базе искусства прошлого века. Но спрашивается, зачем пытаться искать в застывших формах социалистического реализма единственно подходящий для нас рецепт и натягивать «смирительную рубашку» на художественное самовыражение человека, живущего и формирующегося в наше время?
С каждой фразой моего перевода заместитель «культурного министра» все больше хмурился, его лицо уже давно пылало краской. Неожиданно он засуетился и поспешно распрощался с Геварой, сказав, что отнял у него много времени...
Когда я подошел снова к Че через некоторое время, он, хитро улыбаясь, сказал мне:
— Спасибо тебе большое за очень точный перевод.
Увидев на моем лице недоумение (как он мог определить точность?), Гевара добавил:
— Я это понял по лицу твоего министра и по тому, как он поспешно ретировался... К счастью, я эти дни много думал над этими вопросами, так как получил просьбу от старого знакомого из уругвайского еженедельника «Марча» («Марш». — Ю.Г.) высказаться по ним в статье.
Я поблагодарил Гевару за оценку моего труда «толмача» и попросил сообщить мне, если будет можно, в каком номере журнала появится его статья.
— Кто знает, появится ли и когда. Я тебе пришлю копию, когда она будет готова...
Копию он не прислал, так как через несколько дней улетел за рубеж в командировку, а вскоре уехал в Москву и я...
Уже после смерти Гевары, когда я приехал на остров в 1972 году, мне подарили двухтомник его сочинений, в котором была помещена и эта статья [278] .
278
См.: Е. Che Guevara. Obras. Op. cit., p. 367—384.
Многое из того, о чем Че говорил советскому чиновнику, было и в этом материале. Но кое-что (из того, что не говорилось) мне хочется привести здесь в кратком изложении.
«Реалистическое искусство XIX века, — отмечал Э. Гевара, — ведь тоже было классовым, может быть, даже более классовым, нежели искусство декаденствующего XX века, в котором проглядывала тоска человека по отчужденной собственности... Конечно, нельзя противопоставлять соцреализму так называемую полную свободу, хотя бы потому, что ее еще нет и быть не может до полного развития нового человеческого общества. Но это не означает, что следует осуждать все художественные формы, последовавшие после середины XIX века, «с высоты папского трона неоспоримого реализма», что было бы равносильным впасть в прудонистское заблуждение и призывать к возвращению в прошлое.
На Кубе, указывает Гевара, мы не впали в заблуждение относительно непременного реализма, но зато больны другим, противоположным недугом. И он от непонимания необходимости воспитания нового человека, который бы не представлял как идеи XIX века, так и нашего (имеет в виду XX век. — Ю.Г.) ,больного и деградирующего». Эту мысль Че завершает главной своей мечтой: «Человека XXI века должны мы создавать!»
И снова, как в музыкальном каноне, мечтатель опять обращается к основной теме:
«Вина многих наших интеллектуалов и людей искусства кроется в их «первородном грехе» — они не подлинные революционеры. Мы можем привить вяз на грушевое дерево (здесь обыгрывается испанская поговорка «просить груш у вяза», т.е. ожидать невозможного. — Ю.Г.) ,но тогда одновременно нужно сажать и грушевый сад. Будущие поколения придут свободными от упомянутого первородного греха. И возможности появления непревзойденных художников будут столь большими, чем шире будет культурное поле и возможности для самовыражения... Мы не должны выращивать культурных работников, покорных перед официальным мнением, ни «стипендиатов», защищенных бюджетом государства и демонстрирующих «свободу» в кавычках. Еще появятся революционеры, которые будут воспевать своим искусством нового человека, воспевать подлинно народным голосом».
Особенно значима была роль Че в развитии книгоиздательского дела. По его инициативе в стране организовали несколько крупных государственных издательств, что позволило уже к началу 70-х годов на порядок увеличить число экземпляров выпускаемых книг. При этом непременной заботой министра было сохранение низких цен на печатную продукцию. ( Прим. авт.: Уже упоминавшийся И. Мансилья, преподававший Геваре политэкономию, вспоминал, как Че говорил ему: «Мне очень повезло, что в доме у родителей была огромная библиотека, ведь в Буэнос-Айресе, как и в других городах Латинской Америки, книга для студента, даже из среднего класса — недоступная роскошь...»)