Че Гевара. Последний романтик революции
Шрифт:
Думаем, что человеку, прочитавшему эту книгу, будет трудно поверить в эту и другую подобную ложь о «героическом партизане». Поэтому я лучше приведу здесь слова уже упоминавшегося выше моего друга И.Р. Григулевича о решении Че Гевары:
«Он мог выбрать только передний край, только наиболее опасный, наиболее грозный, еще не проторенный, неизведанный путь... А сделав выбор, он стал тяготиться своим званием министра, ему уже не терпелось вновь оседлать своего революционного Росинанта и пуститься в путь; ему не терпелось вновь почувствовать на своих плечах тяжелый рюкзак, набитый патронами, лекарствами и книгами, и режущую плечо лямку автомата. Он закрывал глаза и видел себя лежащим у костра, изъеденным москитами, тяжело дышащим от приступа астмы, но счастливым, ибо с ним рядом были те, которых он так по-мужски — сурово и стыдливо — любил: отверженные Латинской Америки — ее крестьяне, ее индейцы, ее негры» [327] .
327
И.
Но как бы ни хотелось Че пуститься в неизведанный путь, он со свойственной ему скрупулезностью подступает к реализации принятого им решения. Первый вопрос — держать совет с Фиделем и по возможности объяснить ставшему ему родным кубинскому народу.
Что касается Фиделя, то решение Гевары не было для него абсолютной новостью: еще отправляясь на «Гранме» с экспедиционерами, Че взял с него слово отпустить его с Кубы, если потребуется. Он только попросил Эрнесто продумать, как лучше обставить его отъезд для кубинцев и для общественного мнения за рубежом. Гевара, со своей стороны, заручился у соратника обещанием помочь ему оружием и отпустить с ним группу верных товарищей из кубинской армии. И хотя глава правительства брал тем самым на себя большую ответственность, он это делал не только ради друга, но и ради Кубы: успех нового партизанского «очага» на континенте мог бы серьезно расшатать традиционный «статус-кво» и даже нанести удар по антикубинским замыслам Вашингтона. Об этом прямо говорится в так называемой 2-й Гаванской декларации (такого рода документы принимались на многолюдных митингах трудящихся в Гаване).
Гевара тоже работал в этом направлении еще с первых постреволюционных лет. В январе 1960 года, перед публикацией своей книги «Партизанская война» он добавил в нее целую главу. В ней он изложил кубинский опыт работы городского подполья, а также призвал латиноамериканских революционеров поспешить на помощь Кубе, полагая неправильным, что Куба одна на континенте противостоит «гиганту» [328] . Многие экземпляры этого труда были отправлены диппочтой в кубинские миссии в Латинской Америке.
328
Gambini. Op. cit., p. 281.
...Обычно на любом листке календаря в кабинете министра Гевары не было ни одного свободного сантиметра: напоминания о делах, длинный список посетителей и т.п. На листке за 24 марта 1964 года помечено только одно слово — Таня. В этот день Че отменил все совещания и визиты, помощник отвечал по телефону, что министра нет, будет завтра.
Когда в дверь кабинета постучали, перед министром на столе лежала папка, которую он уже около часа как достал из сейфа и теперь внимательно читал. На папке была надпись «Тамара Бунке». Гевара встал из-за стола и с приветливой улыбкой пожал руку вошедшей посетительнице, которую он ждал в этот день [329] .
329
Данные о Т. Бунке взяты из книги «Tania — la guerrillera inolvidable». Habana, 1970.
Это была высокая шатенка, лет 25, с большими синими глазами — Тамара Бунке, приехавшая недавно на специализацию в Гаванский университет из Германской Демократической Республики (ГДР). Она прекрасно говорила по-испански с едва заметным немецким акцентом.
Из материалов, содержавшихся в упомянутой папке, Че уже знал, что Тамара родилась 19 ноября 1937 года в Аргентине, куда в конце 30-х годов уехали от преследования нацистов ее родители — отец Генрих (по национальности аргентинец) и мать, немка Найда Бунке.
Тамара закончила в Аргентине среднюю школу, была весьма одаренной девушкой, хорошо разбиралась в литературе и политике, любила музыку. Она играла на фортепиано, гитаре и аккордеоне, пела, занималась балетом и спортом. Супруги Бунке принимали активное участие в подпольном движении аргентинских коммунистов. Их дочь росла в атмосфере конспирации, собраний и политических споров. («Мы объясняли нашим детям, — вспоминает Найда Бунке, — что полиция преследует таких людей, как мы, поэтому необходимо вести себя осторожно и не болтать»). После образования ГДР она с родителями переехала туда из Аргентины. В Берлине Тамара закончила университет, а затем в течение 6 лет обучалась в учебных заведениях в Латинской Америке.
Да, скажет читатель, но почему же на календаре у министра было записано имя «Таня»? Тогда это был секрет огромной государственной важности. Спецслужбы Кубы по согласованию со своими коллегами из ГДР (так называемое «штази»), сотрудницей которых, а по некоторым неофициальным данным, не только их, была Тамара Бунке, намеревались направить ее в Боливию в качестве нелегала. Ей вменялось провести там большую подготовительную работу для последующей организации в этой стране партизанского «очага». В качестве своего агентурного имени она выбрала имя Таня, под которым она будет работать в Боливии и фигурировать в нашем дальнейшем повествовании (по некоторым источникам, это имя было навеяно памятью об известной советской партизанке — Зое Космодемьянской, назвавшейся перед смертью Таней).
Во время беседы Гевара спросил Таню, овладела ли она знаниями, необходимыми для подпольной работы, и не пугают ли ее лишения и опасности, связанные с работой нелегала. Он объяснил Тане, что в ее задачу входит поселиться в Боливии, завязать там связи в правящих и армейских кругах, ознакомиться с положением во внутренних районах страны, изучить формы и методы эксплуатации боливийских рабочих, шахтеров и крестьян, приобрести полезные контакты и ожидать связного, который укажет ей время начала решительных действий и уточнит ее участие в подготавливаемой борьбе. Че предупредил Таню: ждать связного, который будет ей направлен непосредственно из Гаваны. Каким бы ни было тяжелым ее положение, она не должна сама искать связи, просить помощи и раскрывать себя ни перед каким-либо человеком, организацией или партией, хотя они и известны как революционные в Боливии. Главное — проявлять абсолютное, всеобщее и постоянное недоверие. (О том, насколько усвоила эти заповеди подпольщица, будет рассказано позднее.)
Надо сказать, что к этому времени уже почти окончательно было определено место развертывания партизанских действий — Боливия. Еще в 1962 году его предложили Че побывавшие на Кубе боливийцы братья Передо (Коко и Инти). Чуть позже в Боливию секретно проникает кубинский капитан Мартинес Тамайо. Вскоре он получает боливийские документы на имя Рикардо Моралеса, что позволяет ему без проблем пересекать границу Боливии. Там, на границе с Аргентиной, он помогает создать тайный лагерь, который должен был стать опорной базой для действий партизан в аргентинской провинции Сальта. Через два с половиной года Рикардо вновь появляется в Боливии, где связывается с Таней (Бунке), Инти и Коко Передо. Спустя два месяца в Ла-Пас приезжают еще два кубинца — капитан Гарри Вильегас (по кличке Помбо) и лейтенант Карлос Коэльо (по кличке Тума, Тумаини или Рафаэль). Там Помбо встречается с перуанским связным по кличке Чино и сообщает ему, что кубинцы решили начать борьбу в Боливии, а затем продолжить ее в Перу [330] .
330
Rolando Pombo. Diarios de Bolivia. B. Aires, 1971, p. 56.
Сам Гевара отходит постепенно от дел в министерстве и некоторое время проводит в удаленной от столицы местности вместе с другом Миалем (помните, его мать возмущалась в письме, что «способного руководителя выслали на рубку сахарного тростника»?), где рубит тростник, много читает, пишет прощальные письма.
В 1965 году Че Гевара инкогнито вместе с группой кубинских военных инструкторов едет снова в Африку. Но вскоре был вынужден (прибывший туда курьер от Фиделя привез просьбу премьера вернуться) возвратиться на Кубу. В марте следующего года Че предпринимает «пробную» поездку по ряду латиноамериканских стран. С сильно измененной внешностью (лысый парик, без бороды и усов, седой, в очках), с фальшивым паспортом на имя уругвайского коммерсанта Рамона Бенитеса он посещает Аргентину, где около 20 дней проводит в провинции Кордоба. Затем, якобы переодетый в монаха Фернандо де лос Сантос, едет в Парагвай. Точных сведений (в открытых публикациях) о его встречах и беседах во время этой поездки нет, но можно предположить, что Че, не раскрывая своего инкогнито, проводил своего рода рекогносцировку в соседних с Боливией странах (места и способы пересечения их границ, возможные источники помощи партизанам, пути отхода в случае необходимости и т.д.). Правда, настораживало сообщение МВД Парагвая об ужесточении паспортного контроля на парагвайско-бразильской границе в связи с тем, что «кубинского революционера Че Гевару видели в местечке Барибао, неподалеку от упомянутой границы» [331] .
331
См.: E. Salgado. Op. cit., p. 170—175.