Чеченская марионетка, или Продажные твари
Шрифт:
Доктор специально оставил дома свой мобильный, будто чувствовал – не дадут ему спокойно провести вечер. Слишком уж все складывалось хорошо. Но достали и здесь.
– У него кровит шов, – услышал он тяжелый бас фельдшера из горного госпиталя, – ты можешь приехать прямо сейчас?
– Температура?
– Нормальная.
– Ты сам осматривал его? Не может у него кровить шов. Опять небось паникует, как с гранатовым соком?
– Ты должен приехать, – мрачно ответил фельдшер, – мне он посмотреть не дает, требует тебя.
– Хорошо, – вздохнул доктор
Официантка Ларочка, курившая у стола, на котором стоял телефон, загасила сигарету и томно произнесла:
– Вадим Николаевич, горячее подавать? Ваша форель уже готова.
– Подавай, Ларочка. Очень есть хочется, – улыбнулся доктор.
– Что-нибудь случилось? – спросила Маша, когда он вернулся за столик.
– Все нормально, малыш. Мне надо будет съездить посмотреть одного больного.
– Далеко?
– Не очень. За городом. Мы сейчас спокойно поужинаем, потом я отвезу тебя домой.
Ларочка расставила на столе тарелки с форелью, поменяла пепельницы и сочувственно покачала головой:
– Нет вам покоя, Вадим Николаевич, ни днем ни ночью.
– Такая моя докторская судьба, – развел он руками.
У ресторана рядом с «Тойотой» стоял грязный военный «газик». За рулем сидел молодой кавказец с пошлыми усиками, тот самый, что подглядывал через просвет в заборе. Маша вежливо поздоровалась с ним, усатый важно кивнул в ответ.
Вадим и Маша сели в «Тойоту», «газик» поехал следом.
– Это они из-за города так быстро за тобой приехали? – спросила Маша.
– Больной уж очень важный. Меня почти всегда возит к нему этот «газик». Когда я в городе, он тоже. К важному больному могут вызвать в любой момент.
Вадим проводил Машу в дом, «газик» ждал у ворот.
– Ты поздно вернешься? – спросила Маша.
– Не знаю, как получится. – Он прижал ее к себе, поцеловал в пробор. – Ты ложись спать, малыш. Не жди меня.
Оставшись одна, Маша включила телевизор. По каналу ОРТ шли вечерние «Новости».
– Возобновились поиски чеченского террориста Аслана Ахмеджанова, – говорила хорошенькая комментаторша, – наш корреспондент беседует с членом Чрезвычайной государственной комиссии по борьбе с терроризмом, депутатом Государственной Думы Алексеем Климовым.
На экране появился рыхлый, нездорового вида человек в строгом костюме.
– Алексей Сергеевич, – обратился к нему корреспондент, которого не показали в кадре, – насколько реальной видится вам перспектива открытого судебного процесса над Ахмеджановым как над организатором и участником нескольких самых крупных террористических актов, случившихся за последние два года?
– Я очень сомневаюсь, что такой процесс вообще когда-либо состоится. Уголовные дела на каждого из сепаратистских лидеров заведены давно, и Военной прокуратурой, и Генеральной. Однако на скамью подсудимых пока не сел ни один. Если вдруг такое случится, то суд будет закрытым, для прессы – в первую очередь.
– В одном из своих интервью Ахмеджанов заявил, что взрывы будут греметь по всей России до тех пор, пока хоть
– На все сто процентов. – Депутат усмехнулся. – В государстве, в котором люди, причастные к событиям в Буденновске, к взрыву школьного автобуса под Новореченском, остаются на свободе, с оружием в руках, в таком государстве возможно все. Если о том, как он лично расстреливал в час по одному заложнику, Ахмеджанов рассказывает не суду со скамьи подсудимых, а московскому корреспонденту, сидя в комнате, застланной коврами, спокойно глядя в телекамеру, – о чем можно говорить?
– Однако то, что сегодня розыски Ахмеджанова ведутся российскими спецслужбами весьма активно, внушает некоторый оптимизм, – заметил невидимый корреспондент. – Из неофициальных источников нам стало известно, что после серьезного ранения он скрывается сейчас где-то в горных районах Абхазии. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Я воздерживаюсь комментировать сведения, полученные из неофициальных источников, – сухо сообщил депутат и тут же исчез из кадра. Началась реклама. Маша выключила телевизор. «В горах Абхазии – это совсем близко», – подумала она и удивилась: лицо с тяжелым носом и глубоко посаженными глазами, лицо с цветной фотографии, мелькнувшей на несколько секунд на телеэкране после того, как комментаторша назвала имя Аслана Ахмеджанова, почему-то накрепко засело в памяти.
* * *
Чеченец лежал на койке поверх одеяла в тяжелых грязных ботинках. Он задумчиво курил и пускал в потолок аккуратные колечки дыма. Доктор молча поднял рубашку у него на животе. Разумеется, шов не кровил.
– Все шутишь? – спросил Вадим и взглянул чеченцу в лицо. – Со швом у тебя все в порядке.
– А с тобой все в порядке? – усмехнулся чеченец и стряхнул пепел на пол.
– Слушай, Аслан, хватит дурака валять. – Доктор обернулся к фельдшеру и спросил: – У тех двоих, которых неделю назад привезли, тоже что-нибудь кровит?
– У тех не кровит, – ответил фельдшер, не глядя на Вадима, и тут же вышел.
– Девочку себе завел, – задумчиво произнес Ахмеджанов, – говорят, хорошая девочка, только тощая. Вот мне совсем не нравятся тощие, я люблю белых и круглых. Но это дело вкуса. Зачем ты девочку завел, я понимаю, а вот зачем тебе кассета понадобилась – ну никак не пойму.
Черные, глубоко посаженные глаза смотрели на Вадима спокойно и внимательно.
– Кассета? – удивленно спросил доктор. – Какая кассета?
– Маленькая, от видеокамеры.
– Послушай, Аслан, мне некогда заниматься ерундой. Раз уж я приехал, я сейчас осмотрю раненых и поеду домой. Я устал, хочу спать. К тому же меня ждут.
– Кто тебя ждет? Девочка твоя, Маша? Она подождет.
Чеченец, продолжая смотреть Вадиму в глаза, загасил сигарету, сел на койке.
– Ты возил еду Ивану?