Чекист. Тайная дипломатия 2

Я летел долго, но упал на что-то мягкое. Верно, брякнулся удачно, на облако. Сквозь веки пробивается яркий свет, по ушам бьют мерзкие вопли, похожие на смех поросенка. Это что, ангелы так орут? Не может такого быть, чтобы так гнусно. Надо самому глянуть.

— Очнулся! — услышал я радостный голос. И знакомый, кстати.

Сфокусировав взгляд, узрел, что передо мной сидит Артур Артузов. Перевел взор повыше, увидел окно, с давно не мытым стеклом, открытой форточкой, из-за которого и доносятся вопли. Сделав усилие прислушался, осознав, что орут чайки. А я-то думал, что чайки на зиму с Финского залива улетают в теплые страны. В Норвегию, где Гольфстрим. И хорошо, что чайки — это не ангелы. Потом до меня

дошло, что коли здесь сидит Артур, живехонький-здоровехонький, то и я жив. И подо мной никакое не облако, а матрац. Между прочем, мог бы быть и помягче.

— Я к тебе уже третий день подряд приезжаю, а ты без сознания.Хотел товарищу Дзержинскому позвонить, узнать — если помрешь, тебя здесь хоронить, или в Москву везти? Тебе, как герою войны, дважды краснознаменцу могила на Красной площади положена.

— Шутник ты, товарищ Артузов, — хмыкнул я.

— У тебя научился, — парировал Артузов. — Раньше бы такие шуточки в голову не пришли.

Испортился Артур Христианович. Скажут потом, что мое дурное влияние. А я, значит, третий день валяюсь?

— Потери большие? — поинтересовался я.

— Точно не знаю, но с нашей стороны около ста человек убитых, а сколько раненых, так вообще не скажу, — пожал плечами начальник контрразведки республики. — Если интересно, то из добровольцев- делегатов погибло четверо. Говорят, что могло быть и хуже, если бы ты народ в атаку не повел, — сообщил Артузов. — Кстати, от имени коллегии ВЧК довожу до твоего сведения, что товарищу Аксенову, за самодеятельность объявлен строгий выговор с занесением в личное дело. Еще одно нарекание — и слетишь с должности начальника отдела.

— Так и ладно, — хмыкнул я, прислушиваясь к самому себе — где у меня болит, и болит ли вообще? Осознав, что ничего не болит, сказал. — Выговор не триппер, носить можно. А снимут, так плакать не стану, наоборот, порадуюсь.

— А ты не торопись, — хохотнул Артур. — Вчера товарищ Дзержинский звонил, сообщил, что с тебя этот выговор уже сняли за героическое поведение во время подавления мятежа. Да, поздравлять-то вроде и рано, но тебя представили к ордену Красного знамени. Еще друга твоего, комиссара Спешилова, и Фабрициуса. Вроде, еще кого-то, но не помню.

Радоваться третьему ордену я не стал, по опыту знал, что представление это одно, а получить награду — совсем другое.

— Витька, то есть, комиссар Спешилов, он как? — спросил я.

— Руку ему слегка зацепило, но ничего, в мякоть, уже бегает, пленных матросов основам коммунизма учит.

— Это хорошо, — одобрил я поведение Виктора и спросил о самом главном и интересном: — Что с матросиками-то случилось? Отчего буза?

— Как ты иной раз любишь говорить — здесь все «до кучи», — глубокомысленно изрек Артур Христианович. — Корни-то в Петроград идут, там уже два года финская разведка орудовала. Хотя, финская она только по названию — в основном, русские эмигранты — белогвардейцы. И Петрочека проморгала, и особый отдел Балтийского флота. И здесь, в Кронштадте, целое гнездо свили. Установлено, что с финнами уже с полгода налажена радиосвязь. Кстати, я еще разбираться буду — почему армейцы не доложили о радиоперехватах? Есть же на Балтике пеленгатор, так в чем дело? Или внимания не обратили, или проморгали. Расшифровать не смогли? Могли бы нам передать, мы бы все сделали. Ну, о самом худшем варианте я промолчу.

— А кому подчиняется особый отдел Балтийского флота? — поинтересовался я. — Разве не тебе?

— По закону, вроде бы мне, — скривился Артузов. — Но Раскольников, как командующим флотом стал, свою политику повел, а его в этом Троцкий поддержал. РВС на Балтфлоте ликвидировал, особые отделы на себя замкнул. Мол, контрразведка флота выполняет свои задачи, и, потому, он находится в оперативном подчинении штаба флота. Ничего, теперь мы ее опять переподчиним.

— У тебя хоть в армии ребята толковые. Вон, один Побажеев чего стоит, — утешил я друга.

— Парень толковый, — кивнул Артур. — Как война закончится, армию расформируют, поставлю парня особым отделом Петроградского военного округа командовать.

— И правильно, — кивнул я и, посмотрев на Артузова, спросил. — А что еще интересного?

— А что интересного? — переспросил Артур. — Например, тот факт, что начальник артиллерии Кронштадта, бывший генерал Козловский, лично с Маннергеймом знаком. Они в девятьсот четырнадцатом году воевали рядом. Маннергейм кавалерийской бригадой командовал, а Козловский артиллерийской. Настоящим-то руководителем был Козловский, а Петриченко он так, свою роль исполнял. Все-таки, для матросов кость в горле, если бы ими царский генерал командовал. Когда с финнами война началась, в армию из Кронштадта только добровольцев брали. Так вот, самые надежные товарищи на фронт ушли, а колеблющиеся и всякие недовольные остались. Моряки с «Севастополя» и «Петропавловска» недовольны, что их корабли из Петрограда сюда перевели. В Питере-то и жить слаще, и девок больше. Раскольников он постоянно гайки закручивал, а среди братвы анархистов много, они свободу любят. Из РКП (б) в прошлом году почти четверть партийцев ушла, разбираемся, кто среди них в партии анархистов состоял. Петриченко — он тоже бывший анархист. Понятно, что у финнов свой расчет был — если восстание начнется, то с фронта части снимут и сюда отправят. Не рассчитали, что Фрунзе так быстро действовать станет. Козловскому с Петриченко финны пообещали, что примут к себе, в случае чего. Еще среди моряков немало латышей и эстонцев, эти домой хотят, а дом их уже за границей. Им тоже пообещали, что к финнам уйдут, а оттуда на родину. Может, вообще бы никакого восстания не случилось, если бы продовольствия в крепости больше было. А здесь, когда людей на фронт отправили, сухари, консервы и все прочее вместе с ними ушло. Остались крохи муки, крупы всякие, но их кто-то керосином облил. А из Петрограда подвезти нечего, все на фронт отправлено.

— В общем, и контрреволюционеры, и белофинны воспользовались ситуацией, —констатировал я. — Причины для недовольства были, а повод для мятежа создали искусственно.

— Вроде того, — кивнул Артузов. Встав, Артур протянул мне руку: — Ладно, товарищ Аксенов, выздоравливай, а я пошел работать. — Уже на выходе, усмехнулся. — И как ты умудряешься к себе женщин привязывать?

— Каких женщин? — протянул я в недоумении.

— Таких вот, молодых и красивых, — хмыкнул Артузов. — И очень настойчивых. Девушка, между прочем, тебя в Москве искала. Узнала, что ты в госпитале, три дня ухаживала.

— А кто такая? — с обмиранием в сердце спросил я. — Не Капитолина, которая еще и Полина?

— Полина, эта та комсомолка, что письма писала? Нет, не она, не пугайся. Девушку Машей зовут. Но она девушка строгая, лучше ее Марией Николаевной звать. Сам увидишь и познакомишься.

К Артузову у меня оставалось еще немало вопросов, но мой боевой товарищ заторопился. Резко вскочил, принялся натягивать шинель. Понятное дело, что у начальника контрразведки ВЧК после подавления мятежа множество нерешенных проблем и он большой молодец, что уделил немного времени раненому товарищу, но так просто я не хотел его отпускать. Правда, о чем хотел спрашивать, отчего-то запамятовал, но кое-что вспомнил.

— Артур, подожди немного, — попросил я, приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть в тумбочку у изголовья кровати.

Оказывается, слегка перехвалил самочувствие. Пошевелился, резко крутанул головой, а она не просто заболела, а заболела нестерпимо, к горлу подступила тошнота, перед глазами начали расплываться красные круги. Замер, перевел дух и уронил голову на подушку.

— Ты как? — забеспокоился Артузов, помогая мне улечься поудобнее. — Доктора позвать?

— Нормально, — сообщил я, пытаясь не хрипеть. Кстати, не слишком-то и врал. Если башкой не трясти, то вроде и ничего. Стопудово, что сотрясение мозга. Даже шутить не хотелось — мол, сотрясать нечего. Еще разок перевел дух. Фух, уже лучше.