Чекист
Шрифт:
Стоявший рядом с Митей Басок, хмурясь, озирался по сторонам и ворчал:
— Дураки! Как есть дураки! Все дело портят — орут, а чего орут? Темнота. — Внезапно он махнул кому-то рукой, звучно крикнул: — Сюда! Эй! Сюда двигай! — и шепнул Мите: — Наконец идет.
К ним протискивался Саша Виноградов. Коренастый, плечистый, он с силой раздвигал толпу, еще издали успокоительно кивая головой. Веснушчатое лицо его раскраснелось, белобрысый чуб прилип к потному лбу. Он весь сиял.
— Все. Тимофей прошел! —
— Куда прошел? — Митя был огорчен, что опоздал и отстал от Тимоши.
Виноградов озорно блеснул глазами:
— На завод прошел. Под самым носом у солдат! Посмотреть, кто на работу встал.
Между тем волнение в толпе достигло того предела, когда взрыв был уже неминуем. Неподалеку от Мити на какой-то ящик вскочил юркий человек с курчавой бородкой и закричал:
— Товарищи! Чего смотрите? Довольно нашей кровушки попили! Бей их!
Напряжение толпы передалось и Мите. И у него появилось желание вместе со всеми кричать, бежать вперед, разрушать...
— Слушайте, братцы, а может, и вправду трахнуть их как следует? — обернулся он к Баску.
— Ага! — усмехнулся Басок. — И тебя пробрало. Так это же прямая провокация! Жандармам только того и надо! Чтоб перестрелять и перевешать нас.
— Знаю я этого бородатого, — негромко сказал Саша. — Художник с завода, Гарусов. Анархист. Петр к нему ходил.
— При чем же тут провокация? — возмутился Митя. — Они ведь искренно!..
— Эх ты, гимназия, — покачал головой Басок. — И я раньше так соображал: лишь бы городовому в морду двинуть... Гляди — Тимоша. Ну, молодец, гляди, куда залез!
Тимоша показался на заборе в тот момент, когда толпа с грозным ревом двинулась к воротам. Вибрирующим тенорком завел команду офицерик. В окнах первого этажа главной конторы появились полицейские стражники. В широком окне директорского кабинета несколько рук, путаясь, лихорадочно задергивали шторы. Наступила короткая грозная тишина.
Вот тут и произошло памятное всей Бежице выступление Тимофея Простова. Он встал в рост, сложил ладони рупором и изо всех своих силенок закричал:
— Товарищи! На заводе рабочих никого нет! Солдаты палками в железо колотят! Смехота, лопнуть можно! Стоят, пыхтят и колотят! Провалиться мне на этом самом месте! Ох, стараются!.. — и прыгнул вниз, в толпу. На мгновение все замерло. А затем грохнул такой оглушительный, тысячеутробный хохот, что галки сорвались с деревьев и понеслись врассыпную.
Из-за шторы выглянуло бледное, перекошенное лицо Глуховцева. В бешенстве он заорал кому-то во двор:
— Прекратите эту кукольную комедию!
Шум на заводе постепенно стих. Толпа стала расходиться.
Басок был очень доволен.
— Чуяла моя душа подвох. Ишь, головы пробковые, на какую чепуху пустились. — И вдруг, вскинув вверх руку, звонким голосом покрыл
— Товарищи! Сами видите, ничем они нас взять не могут! Не слушайте анархистов! В сплоченности наша сила! Держитесь, товарищи!
Дома Александр с нетерпением ожидал сведений. Митя рассказывал, Александр хохотал, без конца переспрашивал подробности о Тимошиной разведке, о выступлении его с забора. Потом заговорил серьезно. Сегодня вечером он уезжает. Да, совершенно неожиданно — полиция! Но он спокоен, дела здесь идут хорошо. Митины товарищи оказались славными ребятами. Досадно, что он не успел с ними позаняться, сразу пришлось поручить дело. Но занятия не уйдут, их поведет доктор. И, наконец, самое главное — гимназию бросать не следует.
— Революции понадобятся образованные люди. Учись, браток!
Александр передал Мите небольшую книжку в истрепанной коричневой обложке.
— Вот здесь тебе ответы на все вопросы. Кстати, и насчет анархизма тоже...
И уехал ночью, так же внезапно, как приехал.
Первое мая в Бежице праздновали по-деловому: собирали деньги в фонд забастовки. По улицам расхаживали усиленные наряды стражников, разгоняли прохожих. 3 мая администрация объявила расчет всем, кто на следующее утро не приступит к работе. Но и четвертого завод бездействовал.
6 мая по требованию Глуховцева Брянский уездный комитет по делам о предоставлении отсрочек военнообязанным расклеил в Бежице объявление:
«Всем новобранцам призыва 1916—1917 гг. к 10 мая явиться в воинское присутствие в Брянск».
Вечером 6 мая в доме на Брянской улице собралось все правление больничной кассы с наиболее активными забастовщиками.
Они окружили себя постами, чтобы полиция не застала врасплох. Но Жаврида и не собирался туда. Он сидел в одном из номеров гостиницы Кучкина и ждал. То и дело звонил телефон и Глуховцев нетерпеливо требовал новостей. Во втором часу, когда в коридорах гостиницы был уже притушен свет, коридорный впустил к нему человека, о котором можно было бы сказать, что все в нем среднее: возраст, рост, наружность. Гладко зачесанные волосы были какие-то серые, лицо бесстрастно и неподвижно. Увидев Никифорова в тот вечер на заседании больничной кассы, Митя уже никогда не мог его позабыть.
— А, Никифоров, наконец! Садитесь. Ну что? — засуетился Жаврида.
Никифоров сел, держась прямо, с картузом на полных коленях, и ровным голосом начал:
— Присутствовало восемнадцать человек. От рабочих были...
— Прямо, прямо говорите! — не вытерпел Жаврида. — Что решено?
Никифоров помолчал, наклонив голову, потом вскинул свои бесцветные глаза.
— Стачка продолжается. Они не хотят ничего слушать. Предложение эсеров отклонили единогласно.