Чекисты
Шрифт:
— Это что же, всю свинину и хлеб, что Устинья выменяла, нам отдал? — спросил Степанов.
Архип ласково взглянул на него и негромко пробасил:
— Да что там, да как же иначе-то? Да вы о нас не тужите. Проживем! Худо будет, свои помогут. Что-нибудь сообразим.
— Ну, пора, — сказал Степанов. — Ты бы, Архип Семенович, вышел, взглянул, нет ли случайно кого поблизости, осторожность не помешает.
— И то верно. Иду, сынки, иду. Если тихо, дам знать.
Когда по сигналу Архипа разведчики вышли из
— Вы уж, сынки, серчайте не серчайте, а виноват я перед вами: старухе-то своей я о вас поведал. Не мог иначе, она ведь не слепая, догадываться начала… Но вы не сомневайтесь — человек она верный. Так уж вы не сильно вините дурака старого, — виновато закончил дед.
— Ничего, ничего, Архип Семенович, — ласково отозвался Степанов. — Видимо, прав ты. Будь здоров.
Третий час пробиваются разведчики через топкое болото, прыгая с кочки на кочку по зыбкому пружинистому покрову, часто проваливаясь в холодную вонючую жижу.
Первым с длинной жердью идет Степанов: он нащупывает и торит проходы. За ним следуют Богданов и Кутасов. Они идут, шатаясь от усталости, оставляя за собой темный след стекающей гнили. Местами мертвая трясина чавкает, болото будто дышит. Степанов нервничает. Он давно понял, что след дороги, разведанной с Архипом, утерян, но молчит и идет, выдерживая направление. Зачем расстраивать товарищей?
«Где же это я дал оплошку? — мучается он в догадках, — кажется, все примечал: и повороты, и обходные тропки. Да и не впервые водить людей по болоту, а тут на тебе, как назло… Где-то должны быть кладины, а где? Где отмеченные повороты? А ведь всю дорогу, кажется, следил. Просмотрел или прошел стороной?»
Степанов беспрестанно орудует шестом. Он заметно устал, но упорно идет вперед.
— Может, передохнем? — предлагает Кутасов. — Дорога, по-видимому, уже недалеко, успеем. — Он уже начинает терять надежду на благополучный исход операции.
— Стоять нельзя, пропадем, холодно.
Вечерний сумрак окутывает болото. Перед Богдановым маячит широкая спина Степанова.
Идти становится все труднее и труднее. Несколько раз Богданов пытается присесть, но Степанов твердо требует идти дальше.
— Нельзя ни минуты сидеть, простудишься, — тяжело дыша, говорит он. — Возись тут с вами!
— Не могу, — с отчаянной тоской хрипит тот. — Отдохну маленько!
У Степанова задергалась нижняя губа — признак гнева. Он холодно взглянул на Богданова и властно приказал:
— Встать! Живо! Раскис! Ты думаешь, нашим солдатам на передовой легче? Забыл, кто ты?
Богданов с трудом встает. Он чертыхается и, пошатываясь и с трудом передвигая отяжелевшие ноги, продолжает путь.
Да, не каждому под силу постоянно недоедать, мерзнуть, рисковать
Вести разведку — это значит постоянно рисковать, незамеченным проникать в лагерь врага, незамеченным ускользать от карателей.
Вести разведку — это значит умело проходить заслоны и посты противника, пробираться сквозь чащобы, ползать по болоту, изнывать от жары, мокнуть под дождем, страдать от голода и жажды.
Вести разведку — это значит неуловимым солдатом действовать на опаленной врагом земле, наносить ему ощутимые удары, создавать нетерпимую обстановку, нарушая коммуникации связи, выявляя его секреты.
Вести разведку — значит заполнить жизнь тяжкими тревожными днями, днями испытаний и по-своему счастливыми грозовыми часами.
Еще час идут они, превозмогая себя и напрягая последние силы. А болото все тянется и тянется, и кажется, нет ему ни конца, ни края.
Но вот под ногами появилась твердая почва, потом они вошли в редкий заболоченный лес. Подул ветерок.
— Надо обсушиться, — с трудом переводя дыхание, говорит Степанов.
Он присаживается, снимает сапоги и выливает из них вонючую жижу. Солнце давно зашло, а еще довольно-таки светло.
Разведчики наскоро мастерят шалаш. Где-то недалеко дорога. Костер надо жечь так, чтобы никто не заметил ни огня, ни дыма. Это опасно, но у них нет иного выхода.
К счастью, с болота потянул туман. Он стелется по низинам, ползет по кустарнику. Костер в шалаше — дело совсем не простое, зато обогреваться в нем куда как удобно. От одежды идет пар, пластами отваливается подсыхающая грязь.
Степанов достает из мешка подмоченный хлеб, шматок свинины и режет на равные доли. Все с аппетитом принимаются есть.
— Ну и дед, — дивится Кутасов. — Да и бабка золото.
— Да, Архип — славный человек, — соглашается Степанов. — Вот когда я был еще маленький, — продолжает он, поглядывая на Богданова, — отец мне рассказывал, будто бы его дружку в кулачном бою выбили зуб, но он проглотил его, чтобы никто не заметил. И потом победил. Так и нам не следует показывать своей слабости, если есть хоть чуть-чуть силы. — Степанов снова внимательно посмотрел на Богданова, тот понял, о чем идет речь, и смутился.
— Так ведь он не показывал своей слабости противнику, — вставил Кутасов. — А если друзья…
— Ну, а гордость человеческая на что дана? — сухо отозвался Степанов.
Усталость клонит ко сну. Но Степанов требует идти дальше.
Скоро они увидели линию железной дороги. До нее метров на сто, а где и больше, по всей придорожной полосе вырублен лес и кустарник. Степанов осмотрелся и предложил пройти вдоль дороги правее.
— К чему? — раздраженно спросил Кутасов. — Здесь густой кустарник и подходы хорошие.