Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
Не очень-то много было песен и любви в этом госпитале. «О младенец Христос!», это был сущий ад. Когда в кино вы смотрите картину о военном госпитале и видите красивую сестру милосердия, полную нежной заботы и сострадания, — так и знайте, вас обманули. Сиделки совсем не красивы и отнюдь не полны нежной заботы и сострадания. Большую часть времени о вас заботятся не сиделки, а другие солдаты. Но уж эти мне сестры, бог им простит! Это не женщины, а какие-то полицейские.
Женщина из Красного Креста с мокрым от холода носом и с усами подошла к моей кровати и разбудила, чтобы спросить, не хочу ли я
— Нет, не надо. Дайте мне хоть умереть спокойно.
Если хотите знать, кто в этом госпитале ухаживал за больными, я вам скажу. За больными ухаживали больные же. Легкобольные — за тяжелобольными. Они не давали им лекарств, но именно они приносили исцеление. Они садились около кровати и дежурили. Сидели молча. Сидят себе спокойно и молчат, а когда тяжелобольной очнется, он видит — сидит возле него кто-то, он даже не знает, кто такой, но знает — это брат. Я все это знаю хорошо, потому что, когда я очнулся, мой брат милосердный сидел возле меня. Это был один японский парнишка, который служил в американской армии. Он мне тогда не улыбнулся и ничего не сказал. Просто сидел рядом: он уже выздоравливал и ждал, чтобы и мне стало лучше.
В руках у него был маленький, высохший золотой апельсин, но он знал, что в этот момент мне не захочется апельсина, и мне даже не нужно было качать головой, чтобы он это понял. Он знал это и так и положил апельсин на столик, чтобы я мог съесть его, когда захочу. Немного спустя я заснул, а когда проснулся, он все еще сидел рядом.
Мы такие же животные, как и всякие другие. Больные животные понимают друг друга, даже если не принадлежат к одному виду, и заботятся друг о друге. Кто бы он ни был, этот японский мальчик, а мне он был доктором в госпитале. Мне даже не удалось разглядеть его как следует, слишком тяжело я был болен, а к тому времени, когда мне стаю лучше настолько, что я мог сидеть навытяжку при утреннем обходе армейских врачей, его уже не было. А на столе лежали три маленьких, высохших золотых апельсина, оставленных им для меня. Спасибо роду человеческому за сердечную доброту, которая проявилась так щедро и скромно в этом парнишке. Армейские врачи исправно давали мне лекарства, но с таким же успехом они могли бы давать его зверю в клетке или бактериям в пробирке. Ведь болезнь гнездится не только в теле, верно?
Однажды вечером, еще в госпитале, я вдруг услышал, что идет уже 1943 год, но, черт возьми, я ведь не знал, что произошло к концу 1942-го. Виктор Тоска пытался меня навестить, но ему не позволили, потому что, во-первых, я был слишком слаб, а во-вторых, в нашу палату вообще посетителей не допускали. И я его увидел, только когда, качаясь и едва держась на ногах, вышел из госпиталя. Это было уже почти в конце января.
Мне хотелось сейчас же повидать и Джо Фоксхола, но Виктор сказал, что Джо попал в неприятную историю и в наказание его отправили в другой лагерь, в Огайо.
Мы с Виктором сидели в маленьком ресторанчике в Бэттери и пили кофе.
— В какую же это историю? — спросил я.
— Он крупно поговорил с ротным командиром, — сказал Виктор.
— О чем же это?
— О чем-то там они повздорили, — сказал Виктор. — Его хотели было предать военному суду, а потом решили, что не стоит. И сослали вместо того в Огайо.
— А что это за часть, к которой мы причислены?
— Сам увидишь.
— Что, так скверно?
— Сплошные угрозы.
— Чем же они угрожают?
— Послать в Северную Африку или на Тихий океан.
— А кто они такие?
— Шайка мошенников! Чтобы избежать мобилизации, они пошли в армию добровольцами и получили офицерские чины как технические эксперты. Только, по-моему, все это вздор — какие они там эксперты.
— А ротный командир у нас кто?
— Парень из «Юниверсел».
— Что это значит?
— «Юниверсел пикчерс», кинофабрика.
— Ты хочешь сказать, он киноактер?
— Нет. Дядя у него — член правления.
— Ну, а сам-то он кто?
— Говорят, таскал пленку из одного конца студии в другой.
— Ничего не понимаю!
— Да и вся наша часть из таких. Это, по сути дела, клуб, куда не так-то легко принимают.
— Что же для этого требуется?
— Не могу сказать точно. Знаю только, что ни один из них не умеет держать в руках винтовку.
— Ну а тебя что заставляют делать?
— Дневалить по кухне, — сказал Виктор. — И по казарме. И нести караул. И в школу ходить.
— А чему учат в школе?
— Чтению карты и военной администрации.
— Так. Ну а сержант там какой?
— Этот — кадровик. Единственный человек в подразделении, который знает свое дело. Без него бы тут все давно развалилось. Несчастнейший человек.
— Почему?
— Один за всех работает.
— Почему?
— Да потому что все они — кто из «Юниверсела», кто от Цорнеров, кто из «Колумбии», или «Метро», или «Р. К. О» [8] . Самые счастливые люди на свете.
— Ты шутишь?
8
Названия американских кинофирм. — Здесь и далее примечания переводчика.
— Нет, — сказал Виктор. — Приходишь на службу, козыряешь там кому-нибудь из них, а он тебя возвращает и приказывает отдать честь еще раз — мол, недостаточно четко делаешь. «Вы что, первый день в армии?» — спрашивает он. А сам прилетел на самолете из Голливуда каких-нибудь четыре дня назад и сразу нарядился в розовые штаны. Майор!
— А как с рядовыми?
— Есть члены и нечлены,
— Что это значит?
— Члены — это люди с положением, они не обязаны выполнять грязную работу и водят компанию с офицерами. Называют их по имени, болтают о Сэме Голдвине и Л. Б. Мейере и высмеивают свое начальство.
— А что делают нечлены?
— Война в разгаре. Отечество в опасности! Нечлены выполняют свой долг, как это диктуется приказами командования. Они везде годятся.
— Ну и что ты скажешь?
— Напустить бы на всю эту шатию тройку приятелей брата моего Доминика, во славу Америки, вот было бы здорово.
— Ты часто получаешь наряды на кухню?
— Слишком даже часто. Понюхай мои руки. Это еще с четвертого дня. Вонь никак не соскребешь с кожи. А люди в розовых штанах все приглядывают, чтобы я хорошенько соскабливал жир с печных горшков.