Человечность
Шрифт:
Светлые, со стальным отливом глаза лейтенанта потеплели:
— Есть, товарищ полковой комиссар!
Повеселели и разведчики. Храпов улыбнулся: эти ребята постоят за своего лейтенанта. Ну а что они держались особняком — так служба у них такая.
Около полкового комиссара оставались Чумичев и два лейтенанта.
— Вот и штаб на месте. Не возражаете, Трифон Тимофеевич?
Храпов предложил всем по сигарете. Этот домашний тон успокоил Чумичева.
— Спасибо. А в чем будут заключаться мои обязанности? Я ведь…
— Да ведь и я… тоже. Лейтенант,
7
ТОЛЬКО ЖИВИ, СОЛДАТ!
Алексей Лобов проснулся от жары: солнце било в глаза. Он перебрался в тень, но уснуть больше не мог, хотелось пить. Он встал, побрел по лагерю.
Возле раненых калачиком свернулась девушка, положив под голову тощую санитарную сумку. Второй год Алешка на фронте, а санитарку вот так встретил впервые. Побывал он и в госпитале — там их, конечно, много было, но те, чистенькие, отутюженные, — не в счет. Пробовал подступиться к ним поближе, да где там, — около них тыловики, интенданты всякие, чужакам, вроде Алешки, и прохода не дают. А эта совсем другая, по-солдатски жила. Любопытно стало Алешке, подошел совсем близко, ноги сами принесли. Раненый спросил:
— Водички — нет?
Девушка проснулась, поправила сбившиеся волосы.
— Чего тебе?
Алешке вдруг с болью представился такой вот жаркий день и девчата, задремавшие в копне сена, разомлевшие от полуденного зноя. Любил Алешка сыграть с ними какую-нибудь шутку, не всегда поступал по-рыцарски, бывал ими и бит, но никогда не обижался на девчат. Зато и любили его за веселый нрав…
— А ничего. Раненый пить хочет.
— Без тебя знаю, — огрызнулась, а у самой в глазах просьба: «Ну чего дураком стоишь — ведь есть же тут где-нибудь вода!»
Всякое случалось с Алешкой, но такого вот не было: и неказистая вроде, а глаза — век бы смотрел.
— Фляжки давай, доктор! — побежал было, да остановился. — Я мигом!
И ей полегчало: этот быстроглазый рыжий парень будто камень в груди растопил.
Алешка поспешил вниз по склону.
— Куда? — в тени акации расположилось охранение — Семен Карпов с пулеметным расчетом.
— За водичкой!
Семен едва не прокараулил Алешкино возвращение.
— Хенде хох, батя! На-ка глотни. Овечьи следы видел, свежие. Баранинки бы, а? — и побежал дальше.
Девушка взяла флягу, даже не взглянув на Алешку. Обидно стало ему, хотя никогда не обижался на девчат. А тут злость взяла — чуть было не ушел. Но дождался, увидел светлые, с брызгами девичьи глаза, а на щеках ямочки. Алешке так хорошо стало, что лучше не бывает.
— Зовут как?..
— Аня Чистова. Ты заходи.
— Ладно. — не привык Алешка за словом в карман лезть, а тут язык будто потяжелел.
— Леша, показывай, где следы видел, — подошел Семен Карпов.
Алешка отстегнул свою флягу:
— Держи, доктор! Давай свои пустые!
Аня смотрела ему вслед. Вот ведь как бывает: еще вчера и не знала об Алешкином существовании, а сегодня уж и не понимает, как это не знала.
Овец
— Стой, дурень! Ты как сюда попал?
Мальчик широко открытыми глазами смотрел на красноармейцев с немецкими автоматами.
— Не бойся, сынок, — успокоил его Семен Карпов. — Сам знаешь, не от хорошей жизни ловили твоих овец.
— А они не мои!
— Зачем же разогнал?
— Отец послал…
— Отец? Где он?
В глазах у мальчишки мелькнуло и исчезло недоверие: усталый дядя смотрел спокойно и ласково.
— Там… Мы скот гнали, а немцы мост разбомбили.
— Зовут-то тебя как?
— Петька…
— Понимаешь, Петя, людей кормить нечем. Овцы-то все равно немцам достанутся.
— То-то и оно, — согласился Петька. — Ну ладно, гоните их туда.
Из-за куста на красноармейцев настороженно смотрела корова. Они подошли ближе — корова мотнула головой, качнулась и уже спокойно захватила пучок травы. Дальше паслось еще десятка три коров. Они придавали лощине совсем мирный вид.
Петькин отец, пожилой грузный казачина, встретил красноармейцев сдержанно. Спросил хриплым басом:
— Три хватит?
— Маловато. Еще бы четыре-пять…
Женщины приводили овец, он валил их на землю, коротко колол.
Семен Карпов поставил половину бойцов в охранение, остальные помогали у костров. Заправляли всем раскрасневшиеся, истосковавшиеся по работе женщины. Петька вспотел, подтаскивая хворост. Его отец сидел сбоку с трубкою в зубах, неторопливый, недоступный треволнениям окружающего мира.
— На ту сторону?
— Туда.
— Скажи, где наша-то сила? У них всего полно, а ты вот здесь как бродяга…
— Вам отсюда уходить надо, Алексей Никитич.
— Сами знаем, не учи.
Нагруженные жареным мясом и свежевыпеченными ржаными лепешками, красноармейцы простились с хуторянами. У поворота лощины Карпов оглянулся: Алексей Никитич, ссутулившись, сидел на прежнем месте, рядом с ним стояли притихшие женщины и девочка.
8
ПРОРЫВ
Над лесом пронеслись два «мессершмитта». Немецкие самолеты целый день висели в небе. Они пролетали стороной, и степь вдали содрогалась от бомбовых ударов. Самолеты возвращались назад, а на смену им летели другие, такие же безучастные к людям на лесистой высоте. Теперь «мессеры», еще недавно равнодушные к зарослям, кружили над ними, прошивали их пулеметными очередями. В ротах появились раненые и убитые. Сомнений не оставалось: отряд был обнаружен.
Цыган положил ствол противотанкового ружья на сук дерева, щелкнул затвором. «Мессершмитты» делали очередной заход — Цыган качнулся от выстрела. Еще выстрелил. Второй самолет отвернул в сторону, мгновенье шел по прямой, испустив шлейф дыма, потом клюнул фюзеляжем, обмяк и взорвался, не долетев до земли. Шурша падали металлические обломки.