Человек и оружие
Шрифт:
— Девятый тут такой у нас есть — настоящий самодур, — заговорил Мороз, а Лагутин, который только что подполз к ним из картофельной ботвы, громко объявил:
— Считайте, звезда Девятого закатилась.
Хлопцы посмотрели на Лагутина с удивлением:
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что сказал. Я сейчас с перевязочного, отправлял Яланского с геофака — он сам не добрался бы. Как раз там при мне на Девятого корпусной комиссар налетел. Ох и давал же он ему за эту бессмысленную атаку!.. Так что Девятый свое, кажется, откомандовал.
— Но тех не
— Аспирант Черный убит, литфаковец Скиба здорово покалечен, — глухо повествовал Духновичу Подмогильный.
— А Дробаху потеряли еще в тот день, когда ты отстал;— сказал Мороз. — Во ржи, среди открытого поля накрыло нас. Там и похоронили мы Дробаху.
Все, что он слышал, было так невероятно, ужасно, что почти не воспринималось Духновичем как реальность.
— А где же Богдан, почему его не видно? — с тревогой спросил он и заметил, как хлопцы — и до того не веселые — еще больше нахмурились.
— Богдан там, — махнул Степура за Рось. — Еще ночью пошел в разведку и до сих пор нет.
Степура стоял понурый; ребята, нависая касками над его окопом, тоже мрачно молчали.
— А ну, что там за сборище? — послышался резкий голос командира роты откуда-то из-за яблонь. — Марш по окопам!
Через минуту Степура и Духнович остались одни.
— Нечем тебя и угостить, — оправдывался, шаря в окопе, Степура. — На вот хотя сахарку поешь.
Достав из ниши, он подал Духновичу котелок, наполненный желтоватым влажным сахаром-песком.
Духнович присел, стал послушно жевать. Степура тем временем показывал ему свое нехитрое окопное хозяйство.
— Вот в этой нише гранаты, чтоб ты знал, а эта — продуктовая, а в этой — бутылки с горючей смесью…
— А я гляжу, что это там за кучи темных бутылок в садах…
— Только сегодня привезли.
Взяв из ниши одну бутылку с тяжелой темно-бурой жидкостью, Степура встряхнул ее и стал рассматривать на солнце.
— С этим навоюешь… Разве что поймаешь фашиста да в горло ему нальешь.
— Мне тоже выдадут? — спросил Духнович.
— А их тут хватит. Видишь, целая батарея. Только бы не промахнулся…
Из-за реки громко ударил немецкий пулемет. Духнович, бросив котелок, вскочил, удивленный:
— О, да они тут совсем близко!
— А ты думал… Только Рось и разделяет.
Им были видны старый деревянный мост, заваленный трупами, роскошная зелень противоположного берега, густые вербы, облитые красноватым предзакатным солнцем. Где-то там притаились вражеские пулеметы, минометы, готовые в любую секунду ударить огнем.
— Оттуда выбраться… Ох и нелегко же это, — заговорил Степура, глядя далеко за речку, и Духнович догадался, что он имеет в виду разведку, с которой пошел Богдан. — Всем несладко, но им горше всех.
— Богдану всегда выпадает самое трудное.
— Выпадает, потому что сам ищет.
То, что их друг первым из всего студбата взял на себя самое опасное задание, Духновича и Степуру нисколько не удивляло, они хорошо знали Богдана. Но чем это кончится? Жив ли он там или его уже нет? Отбивается где-нибудь с оружием
— Я жалею только, — глухо произнес Степура, — что не удалось пойти с ним вместе. Большое дело, когда в трудную минуту возле тебя верный товарищ…
— Может, еще вернется, — с надеждой сказал Духнович. — А когда возвратится, знаешь что, Андрей… Давайте так, чтобы не разлучаться. Конечно, вам от меня пользы немного, этот вечный неудачник Духнович всегда был для вас лишь обузой…
— Да брось ты! — прервал его Степура.
— Но и я же не пропащий, — продолжал Духнович. — Я вот, пока разыскивал вас, о многом передумал… Какие люди есть, Андрей, на свете! Встретишь такого, и на душе — праздник…
Ночью война с ее опасностями проявляет себя еще более зримо, возникая в образе ракетной метели и зловещих багрово-красных сполохов по горизонту. Пожары видны уже не только за Росью, но далеко слева и справа и даже где-то позади полыхают, смыкаясь огромным огненным кольцом. Смотришь на зарева, на огни ракет повсюду и впрямь начинаешь верить слухам о надвигающейся угрозе быть отрезанными от днепровских переправ.
На горизонте пожары, а в садах над Росью темно, как в яме, только ракета время от времени вспыхнет над вербами мертвенным пламенем да полоска воды сверкнет перед настороженным взором тех, чьи окопы у самого берега.
Как и в прошлую ночь, опять посылали бойцов вытаскивать убитых с моста и с берега. К мосту противник не подпустил, сразу же отсек путь пулеметами, осветил ракетами, как днем. А подальше от моста удалось пробраться до самой воды. Среди тех, кто неслышно крался в прибрежных зарослях, были и Степура с Духновичем. Под покровом темноты они вытащили из воды неизвестного, у которого руки были уже негнущиеся, отвердевшие, точно из мрамора. Даже не разглядев, какой он, оттащили в картофельное поле, торопливо засыпали в пустом полуобвалившемся окопе.
Возня с трупом кончилась тем, что Духновичу стало плохо. Когда они вернулись к себе, его начало тяжко тошнить, выворачивать, и руки его, он уверял, теперь «отдают смертью», как тщательно ни оттирал он их землей и листьями.
— Это нервы, это пройдет, — успокаивал его Степура, когда тот судорожно корчился, а потом, обессиленный, распластался ничком возле окопа.
— Это не пройдет, никогда не пройдет, — заговорил Духнович, когда ему стало немного легче. — Та рука, тот лоб, которого я нечаянно коснулся… Кто он? Зарыли, а что мы знаем о нем? И медальона-то не было…