Человек-Олень
Шрифт:
Что-то дрогнуло в лице Амана, и Эркин понял, что затеял слишком серьезный разговор. Но они были одни среди белого безмолвия, впереди их ждал путь, полный испытаний. Зоотехник любил сестру этого человека и не мог ее понять. В тех краях, откуда он пришел, жигиты говорили начистоту, поэтому он сказал:
— Все же мне кажется, что истине нужно смотреть в глаза. Неужели и в вас еще живет страх? Неужели боитесь мести? Но, поверьте, нельзя оставлять закрытым казан на огне. Тем более что из него идет дурной
— Молодые должны пройти свой путь.
— Но они ведь не начинают дорогу, они продолжают ту, которой шли старшие.
— Люди не меняются тысячелетиями.
— Нет, поколение сменяет новое, другое поколение.
— В чем — другое?
— Они опираются на разум, а не на крик. Вот, к примеру, случай с вашим отцом. Кому-то, кто дал ложную сводку, было выгодно погубить несчастных голодных жеребят. Стихия для этого — самый подходящий предлог, а то, что пострадал ваш отец, — так это случайность, говорили они. Но в мире нет ничего случайного, потому что крик порождает эхо.
— Ох, братишка, даже собака не знает, откуда это и чей крик.
— А вот ваш отец думает по-другому, иначе зачем бы он похоронил что-то в могиле?
— Да, здесь вы правы. Что он похоронил в могиле, не знает никто, и это не имеет значения. Имеет значение, для чего отец почитает эту могилу.
— Нельзя забывать мертвых — в этом главная правота вашего отца. Только мертвые не оставляют следа на земле, их след — наша память.
— Тогда ты все понял, братишка. Ну что ж, пора в путь.
— Погодите, давайте подумаем.
— Думать некогда, надо двигаться вперед.
— Наши кони со вчерашнего дня не кормлены. Они изнемогли. Предлагаю такой вариант: мы идем на лыжах, а их ведем на поводу.
— Ну что ж, мысль правильная.
Два человека встали и прямо взглянули друг другу в глаза. Маленькая остановка в пути изменила многое. То, что было сказано, то, что было понято, сократив их путь друг к другу, словно сократило и другой — неимоверно тяжелый, грозящий бедами — путь к зимовке Алатай.
Когда развязали лыжи, Эркин засмеялся:
— Вот выдумщик Альке! Зачем-то продырявил носы у лыж и привязал бечевки.
— Это он правильно сделал — взнуздал лыжи. Если зароются в снег, только дерни — и пошел дальше. Смотри, вот так, — Аман пошел вперед, ведя на поводу белого жеребца.
— Чудно как! — Эркин неловко заторопился вслед. — У нас в пустыне и не видали таких штук. До чего ж велика наша страна. Вот живем в одной республике, а ты, наверное, не умеешь ездить на верблюде, я же не видал снега, еле ковыляю на лыжах.
Короткий день зимы уходил за горы. Дыхание оседало на лицах, на меховой опушке шапок белым инеем, холодный воздух обжигал легкие, но путники шли вперед. Первыми сдались кони. Аман даже хлестнул пару раз
— Он выжал из себя весь пот, — сказал Аман.
— Я тоже, — с усилием усмехнулся Эркин.
— Дорога стала слишком крутой, — объяснил Аман, — давай отдохнем немного, и дальше я пойду один, а ты останешься здесь возле коней, потому что они не в силах продолжать путь. Сюда скоро придут или табунщики Альке, или я вернусь с Алатая.
— Не успокаивай меня. Я не боюсь. Просто не понимаю, почему должен идти ты, я ведь легче.
— Но на лыжах лучше хожу я. Если бы мы были в пустыне, пошел бы ты, а здесь моя земля, и ее тропы и тайны мне известны лучше.
— В таких случаях честные люди тянут жребий.
— Нет, братишка, не тот случай для игры с судьбой, люди ждут. Но если бо… — Аман осекся, — если не хочешь оставаться один, поручим коней богу и отправимся вместе.
— Таких замечательных коней я даже богу не отдам.
Замечательные кони стояли тихие, безвольные, втянув животы.
— Не знаю, как для бога, а для волков и медведя они сейчас легкая добыча. Кстати, ружье останется у тебя.
— А ты будешь боксировать с волками? — спросил Эркин.
— Волки придут сюда. Скотина для них интереснее, чем человек. Могут прийти стаей, так что спать тебе нельзя. Если умирать, то наяву, а не во сне, вот так, дорогой. — Аман хрипло засмеялся. — Небось жалеешь, что привязался ко мне в конторе?
— Жалею, что не привязался раньше.
Аман промолчал. Он был растерян. В его краях не полагалось так откровенно высказывать чувства, но он знал, что молодой жигит говорит искренне, знал, какая тоска и какой страх охватят его, когда они расстанутся. А расстанутся скоро. Скудный ужин в снегах подходит к концу. В запасе лишь несколько шариков курта. «Как бы ухитриться и оставить ему побольше, ведь у меня впереди или теплое зимовье с сытной едой, или… в общем, курт не нужен. А у него длинная одинокая ночь. Он не привык к этим местам, и вой волков покажется ему голосом ада».
Аман смотрел на бледное в свете луны лицо зоотехника и думал о том, что жестокие заботы разлучают сейчас, может навсегда, с человеком, который сумел сказать важное и необходимое его смятенной душе. Важное и необходимое говорил примером своей разломанной пополам жизни и отец. Да, но в его правде была, к сожалению, только половина всей правды, а другую половину знает этот, остающийся здесь без страха пришелец из других мест.
— Аман-ага, — услышал он тихий голос и собрал разбредшиеся мысли.