Человек перед Богом
Шрифт:
Если задуматься над тем, как мы делаемся Христовыми, можно обратиться к образам Нового Завета и Ветхого Завета. Апостол Павел нам говорит, что мы — дикая маслина, привитая к крепкой, живой маслине тела Христова (Рим. 11,17 и сл.). Если задуматься над этим образом, как можно себе это представить? — Вот стоит живоносное, животворное древо и вокруг целый лес растений. Живоносное древо укоренено в Боге, живоносное древо — Христос — живо Божественной жизнью, а мы все вросли в землю своими корнями; из нее мы черпаем свою жизнь. Но то, что мы берем от земли, она в свое время возьмет обратно: земля еси и в землю отыдеши… И вот Господь, как мудрый садовник-спаситель, обходит сад, где умирают деревца и растения. Среди этих растений Он вдруг обнаруживает одно какое-то, которое способно на жизнь: новую, вечно
И веточка начинает жить, потому что она — на живоносном стволе; жить своей жизнью и вместе с той жизнью, которая ее во всем превосходит. Это апостол Павел называл: не я живу, а живет во мне Христос (Гал. 2,20). Разливается жизнь Божественная, вечная, непреодолимая, неумирающая жизнь и заменяет собой временную, хрупкую, неустойчивую; и веточка делается самой собой, достигает своей красоты, расцветает. Христос, согласно 15-й главе Евангелия от Иоанна, говорит о нас как о веточках на виноградной лозе: пока пребудете во Мне, принесёте плод.
Это соединение со Христом и есть условие нашей жизни, и это соединение так же крепко, так же совершенно между человеческой жизнью и душой и Спасителем, каково соединение дикой веточки с животворным древом. Тогда делается понятно, каким образом Христос может сказать: Как Меня послал Отец, Я вас посылаю, — потому что мы и Он в каком-то отношении теперь стали одно. Та же жизнь бьет ключом и в нас, и в Нем. Если мы ее отдадим, прольем, истощим, это будет Божественная жизнь и кровь. И все, что было в истории правдой о Христе, должно неминуемо стать правдой о нас; как Отец возлюбил мир и отдал Своего Единородного Сына, так Отец, Который любит мир, и нас отдает для спасения мира.
Но в образе апостола Павла это все кажется таким простым: ветка, садовник… А как же мы соединяемся со Христом так тесно и глубоко, что все, что о Нем можно сказать, можно сказать и о нас? — Любовью, верой… И мы знаем, что это возможно. Мы говорим о смерти, о жизни. Если мы кого-нибудь любим большой, крепкой, простой человеческой любовью, то его жизнь делается нашей жизнью; что с ним случается — для нас важнее, чем то, что случается с нами; он или она — в центре нашей жизни. Так было с апостолами по отношению ко Христу: постепенно, через любовь, через веру Он стал для них самой Жизнью, потому что их любовь была такова, их вера в Него была такова, что изыми Его из жизни — оставалось бы только существование, но жизни не было бы.
И это соединение наше со Христом, это наше единение с Ним — каждого из нас, как члена тела по отношению к самому телу (это опять-таки образ апостола Павла) так тесно и так глубоко, что оно делает нас друг по отношению к другу одним телом, единым каким-то существом, всецелым человеком или человечеством, тем, что Священное Писание называет Новым Адамом: просто человеком, обновленным через соединение со Христом. Святой Ириней Лионский, размышляя над тем, как тесно, как неразлучно мы связаны со Христом, говорит, что если действительно мы так едины с Ним, то уже нельзя сказать, что есть Единородный Сын Божий и дети Божии по какому-то приобщению; он говорит, что через наше единство с Единородным мы делаемся все вместе, как новое человечество, как Церковь, единородным сыном Божиим.
Опять-таки, это — торжество любви, которая стирает все преграды, делает неравных равными, соединяет за пределами всякого воображения любящих и любимых. И если мы действительно любим Христа, если действительно любим Бога любовью Христовой, то мы можем следовать за Агнцем, как невеста, с
Церковь: цель и становление
Мне был сделан целый ряд предложений, о чем бы нам сегодня поговорить; и между прочим меня просили поговорить о Церкви, а кроме того — о браке и о монашестве. И я хочу попробовать соединить в каком-то отношении эти две темы. Соединяются они в моем сознании следующим образом. Ничего в Церкви не может быть существенного, выражающего ее сущность, что не было бы одновременно выражением всей жизни церковной, то есть не только умозрительной, но и каждодневной жизни, делания и человеческого творчества. И вот, брак и монашество являются двумя аспектами церковной природы, церковной сущности. Брак и монашество не являются в церковном опыте просто образом жизни, какой выбирают одни или другие люди; брак и монашество являются как бы двумя сторонами, двумя выражениями, исчерпывающими собою, с определенной точки зрения, природу Церкви.
Если вы вчитываетесь в Ветхий, да и в Новый Завет, особенно в книгу Откровения, вы увидите, что образ брака является образом полноты жизни, завершенности, совершенства жизни. Брак представляется в этом отношении всеконечной победой любви, то есть предельным торжеством Бога, но не над человеком: Бог над человеком не торжествует, а торжеством Бога в самом человеке, осуществлением всей полноты и Божественной, и человеческой жизни. Ветхий Завет нам дает множество образов полноты, счастья, радости, блаженства в картинах брачной любви; а в Новом Завете, в книге Откровения, говорится о браке Агнца, о том соединении в любви — любви уже нерасторжимой, любви и победившей, и победоносной, — которая соединяет всю тварь с Богом.
И поэтому брак выражает собой нечто, что является сущностью церковной жизни: это чудо, это диво того, что Бог так возлюбил мир, что Своего Сына Единородного дал, чтобы мир был спасен (Ин. 3,16), чтобы мир обрел такую бездонную глубину, измерением которой является Сам Бог и только Бог.
А с другой стороны, Церковь выражается также образом Невесты Агнца. Вы, наверное, помните это выражение; некоторым оно кажется странным, почти мифологическим, почти сказочным. Что значит «невеста Агнца»? Невеста — та, кто сумела так полюбить, с такой цельностью, с такой неразделенностью полюбить, что она может последовать за любимым на край света, последовать за ним и в радость, и в горе, быть, где бы он ни оказался. Агнец же в выражении «невеста Агнца» — это Агнец заколения, тот Агнец, о Котором провозглашал святой Иоанн Креститель, когда увидел Христа: Вот Агнец Божий, Который берет на себя грех мира (Ин. 1,29); тот Агнец, Который в 52–53 главах пророчества Исаии назван Мужем скорбей. В конечном итоге, это Сын Божий, ставший сыном человеческим в действии Воплощения, которое Его сделало одним из нас, брачной любовью Божией к твари.
Но путь Агнца — это крестный путь; Муж скорбей, Христос, Агнец, о Котором говорит Ветхий Завет, предназначен к тому, чтобы свою жизнь отдать — отдать свободно, отдать по любви для того мира, для той твари, которую так возлюбил Бог, что отдал Его для спасения этой твари. А Невеста Агнца — это тварь, отвечающая на любовь Божию — любовью; любовью, готовой разделить с Богом воплотившимся, вошедшим в мир для смерти, и смерти крестной, всю Его земную судьбу.
В этом смысле в Церкви есть два совершенно различных аспекта. Она — чудо встречи Бога и человека, всей твари с Богом; она — чудо и ликование о том, что Бог так бесконечно близок и стал таким родным, таким своим. Один из Отцов Церкви говорит, что слово Бог гораздо менее значительно для нас, чем слово Отец, ибо слово Бог означает различие между нами и Им, слово Отец подчеркивает родство: мы — дети Его, мы Ему родные, мы Ему свои; и это чудо Божией любви, которая нам дается и на которую мы можем ликующе, радуясь, ответить, есть уже осуществление всего. Воплощение Христа — во времени, среди времени, пока еще история развивается и течет, но это уже ее полнота, осуществление; это уже победа, конец — это уже все.