Человек, рисующий синие круги
Шрифт:
Она жива, и это все, что хотела сообщить Матильда. Она сдержала обещание, данное ему той ночью на станции «Сен-Жорж»: она изгнала у него из головы мысль о смерти Камиллы.
А может, почувствовав угрозу со стороны полиции, попыталась обеспечить себе неприкосновенность? Дать ему понять, что, досаждая матери, он причиняет боль дочери? Нет. Это не в духе Матильды. Не следует больше касаться этой темы, и все тут. Оставить Камиллу там, где она есть, продолжать расследование, не выпуская из виду госпожу Форестье и не меняя графика.
Сегодня днем следователь прокуратуры так и сказал: «График расследования остается прежним, Адамберг». Какой еще график? График подразумевает
Этот человек, судя по всему, мало кого беспокоил. Но в глазах Адамберга это была тварь, злобно хохочущая ночью и строящая мерзкие гримасы днем. Существо неуловимое, скрытное, безнравственное, мохнатое, как ночная бабочка. При одной только мысли о нем Адамберга передергивало от отвращения. И как могла Матильда назвать его безобидным, как могла забавы ради безрассудно отправляться за ним к его смертоносным кругам? Что бы там ни говорили, такое поведение свидетельствовало о фантастическом легкомыслии Матильды. И как мог Данглар, мудрец и мыслитель Данглар счесть невиновным человека, рисующего круги, как мог перестать думать о нем, в то время как эта мерзкая тварь всегда составляла единое целое со своими идеями, как паук с паутиной?
Получается, что заблуждается именно он, Адамберг? Ну и пусть. Он всегда только плыл по течению той реки, в которую его бросала жизнь. И что бы ни произошло, он будет медленно, но верно приближаться к человеку, рисующему круги, - этому обычному смертному. А значит, он встретится с ним, так суждено. Возможно, увидев его, Адамберг станет воспринимать его по-другому. Все возможно. Адамберг подождет. Он был совершенно уверен, что человек, рисующий синие круги, сам придет к нему. Послезавтра. Наверное, послезавтра, когда появится новый круг.
Ему предстояло ждать на два дня больше обычного, поскольку предполагалось, что человек, рисующий синие круги, всегда неукоснительно следовал определенному правилу, а в выходные дни он имел привычку делать перерыв.
Как бы то ни было, в понедельник ночью он снова взялся за мел.
Патрульный полицейский нашел синий крут в шесть часов утра на улице Ла-Круа-Нивер.
Теперь уже Адамберг сам поехал вместе с Дангларом и Конти.
На асфальте лежала маленькая пластмассовая куколка-голыш. Крошечная копия младенца, едва различимая в центре обширного мелового круга, производила тяжелое впечатление. Так и было задумано, решил Адамберг. Данглар, наверное, считал так же.
– Этот придурок бросает нам вызов, - процедил инспектор.
– Это же надо было додуматься: обвести изображение человеческой фигурки вскоре после убийства! Наверное, он долго искал эту вещицу, или ему пришлось принести ее из дому. Впрочем, с его стороны это было бы жульничеством.
– Придурок он или нет - не имеет значения, - откликнулся Адамберг.
– Его подстегивает гордыня. Потому-то он и затеял с нами разговор.
– Какой еще разговор?
– Он жаждет с нами общаться, если угодно. Он выжидал целых пять дней после убийства, больше, чем я предполагал. Он изменил обычные маршруты и потому стал неуловим. Теперь он заговорил и хотел сказать примерно следующее: «Я знаю, что было совершено убийство, но я не боюсь, и вот тому доказательство». Итак далее. У него теперь нет причин молчать, он будет продолжать говорить. Он встал на скользкую дорожку. Дорожку, вымощенную словами. На этой дорожке он не сможет оставаться самим собой: этого ему будет мало.
– Есть что-то необычное в этом круге,-
– Он начерчен не так, как все предыдущие. Хотя почерк тот же самый, тут сомнений быть не может. Но что-то он сделал не так, как раньше, а, Конти?
Конти кивнул.
– Прежде он проводил линию одним махом, - продолжал Данглар, - как если бы он шел по кругу и одновременно чертил, не останавливаясь. А сегодня ночью он изобразил два полукруга, концы которых сходятся, словно сначала вычертил одну сторону окружности, а потом другую. Может, у него за пять дней рука отвыкла?
– Думаю, вы правы,- согласился Адамберг, улыбаясь.
– Какая небрежность с его стороны! Веркора-Лори она очень заинтересует, и не без причины.
На следующее утро Адамберг позвонил в комиссариат, как только проснулся. Круг появился в 5-м округе, на улице Сен-Жак, то есть буквально в двух шагах от улицы Пьера и Марии Кюри, где зарезали Мадлену Шатлен.
Вот и продолжение разговора, подумал Адамберг. Что-нибудь вроде: «Ничто не помешает мне начертить круг совсем рядом с местом убийства». Если он и не нарисовал круг на самой улице Пьера и Марии Кюри, так это просто из деликатности, чтобы показать, что у него есть вкус и такт. Да, он человек утонченный.
– А что в круге?
– осведомился Адамберг.
– Спутанные обрывки магнитофонной ленты, - ответили на другом конце провода.
Пока Маржелон докладывал, Адамберг, слушая его, разбирал корреспонденцию. У него перед глазами оказалось письмо Кристианы, исполненное гнева и страсти, а содержание его было старо как мир. Ухожу. Ты эгоист. Не хочу больше видеть. У меня есть гордость. И так далее и тому подобное на шести страницах.
Отлично, с этим разберемся вечером, подумал он, согласившись с тем, что он на самом деле эгоист, но по опыту зная, что люди, и вправду решившие от вас уйти, не берут на себя труд уведомлять
об этом на шести страницах. Такие обычно исчезают, не говоря ни слова, как поступила его любимая малышка. А те, кто разгуливает, выставив напоказ рукоять пистолета, не способны убить себя,- примерно так сказал один поэт, чье имя Адамберг забыл. Из этого можно сделать вывод, что Кристиана вернется, основательно запасшись упреками. Значит, возникнут определенные сложности, но их легко предвидеть. Стоя под душем, Адамберг решил подумать об этом вечером, чтобы не чувствовать себя законченным подлецом, раз уж он все равно решил, что об этом следует подумать.
Он договорился встретиться с Дангларом и Конти на улице Сен-Жак.
Спутанная магнитофонная лента в лучах утреннего солнца напоминала комок человеческих внутренностей, уложенных в центре круга; на сей раз линия была нарисована без отрыва. Данглар, огромный, усталый, откинул назад свои русые волосы и неподвижно наблюдал, как Адамберг приближается к месту происшествия. Непонятно почему, но этим утром Данглар показался Адамбергу особенно трогательным: может, оттого, что у инспектора был усталый вид, может, оттого, что он напоминал развенчанного мыслителя, упорствующего в своем желании постигнуть судьбы мира, может, оттого, что он так забавно сгибал и разгибал свое большое тело, сытое и вялое. Адамбергу снова захотелось сказать Данглару о том, как он его любит. Порой Адамберг с непривычной для окружающих легкостью произносил несколько немудреных ласковых слов, и все приходили в замешательство от его простодушия, не принятого у взрослых людей. Частенько Адамберг говорил кому-нибудь: «Вы очень красивы»,- независимо от того, была ли это правда, независимо от того, как долго продолжался его собственный период равнодушия.