Человек в проходном дворе
Шрифт:
— Ну и что?
— С огорчением констатирую, что вас это не интересует. Вы ничего не теряли?
— Нет, — отрезал Войтин.
— А это? — Я раскрыл ладонь.
— Где ты нашел? — с волнением спросил он. — Я даже не знал, что потерял его.
— Может, не ваш?
— Другого такого нет. — Он забрал у меня ключ.
— Лежал рядом со ступеньками автобуса, пришедшего из Радзуте.
— Вот как? — Войтин зорко взглянул на меня. — Тебя трудно выносить в больших дозах, студент… Ключ я спрячу. Спасибо. Серьезно, спасибо… Мне было бы очень больно его потерять: я его всю войну носил на себе. Думал, вернусь и открою дверь. Тысячу раз это видел.
— Не за что. Жалко, что вы мне не сказали, что собираетесь в Радзуте. Я бы тоже поехал.
Он промолчал.
— Говорят, там католические соборы красивые?
— Я не специалист, — сухо сказал Войтин. — Давай спать, Борис… как тебя по отчеству?
— Андреевич.
— Так вот, спи, Борис Андреевич. Дрыхни. И не приставай ко мне.
— А в шахматишки не желаете?
— Нет.
Но сам он долго не мог заснуть: я слышал, как он ворочается в кровати. Я курил в темноте и, затягиваясь, глядел на рдеющий огонек сигареты: он быстро тускнел, подергиваясь пеплом.
«Вот так и истина, товарищ Вараксин, — сказал я себе. — Огонь под пеплом… Зачем Войтин ездил в Радзуте? Почему он так упорно не хочет об этом говорить? Что за письмо он писал? И что связывает с Радзуте киевского адвоката Лойко? Семена Лойко?..»
Глава 29 «ВЫШЛИ В ЦВЕТ»
Когда я проснулся, Войтин уже был одет.
— Не спится? — спросил я, опуская ноги на пол.
— Я ранняя пташка, студент.
— Морская привычка?
— Во-во. Моряк без моря.
— Слушайте, а вы в высшие инстанции обращались?
— Насчет чего?
— Когда вас на берег списали.
— Как же… Разбил чернильницу на столе начальника управления экспедиционного лова.
— А результат?
— Он сказал, что такие вопросы решает отдел кадров. Он доверяет своим работникам. И что лично он считает: у моряка должны быть крепкие нервы, а бить чернильницы в кабинете начальника — распущенность.
— Суровый мужик.
— Куда там!
— Теперь вы должны на берегу работать? В порту?
— Должен… Я расчет взял.
Тут я заметил, что он как-то лихорадочно возбужден. Уже «зарядился»? Непохоже.
— Вы выглядите неважно.
— А, — он мотнул головой.
— Нет, серьезно. У вас лицо какое-то бледное.
— Что я тебе, барышня?
Проснулся Пухальский. На меня он не глядел. Когда Войтин осведомился, как ему спалось, он буркнул в ответ что-то невразумительное. Сдернул со спинки кровати полотенце и вышел.
— Что-то наш генерал не в настроении, — заметил Войтин. — Не с той ноги встал.
— Почему генерал?
— Держится солидно: брюхом вперед ходит… Зарядку свою он, между прочим, делать сегодня вроде не собирается. Из ряда вон.
— Сегодня понедельник — день тяжелый.
«Что-то сегодня все взбудоражены», — подумал я.
Было девять часов утра, а из открытого окна уже несло зноем. День обещал быть на редкость жарким. Я подождал, пока из туалета вернется Пухальский, потом пошел принял холодный душ. Надел чистую рубашку, спустился в вестибюль и вышел на улицу. До часа связи оставалось тридцать пять минут. Я вошел в телефонную будку за углом (автомат уже починили) и позвонил. Подошел Валдманис. Он поднял трубку сразу, как будто ждал моего звонка. «Есть что-нибудь новое?» — спросил я. «Да», — сказал он. И сообщил, что в результате проверки, которую я просил сделать, мы вышли на Кентавра.
Я прислонился плечом к стене будки. «Давно все выяснилось?» — «Час назад». — «Обувь проверили?» — «Утром, когда он вышел из дому, устроили лужу возле бочки с квасом. Он наступил…» На сырой земле за контейнером для мусора в свое время был обнаружен четкий след. Он был под трупом Ищенко, поэтому его не затоптали. Его мог оставить только убийца, когда затаскивал труп; никому в голову не придет просто так лезть за контейнер, это был след взрослого человека. Обувь всех подозреваемых была проверена в начале следствия. Это ничего не дало… «Совпало со слепком?» — спросил я. «Совпало». — «Порядок, — сказал я. — Порядочек». — «Вам пришло сообщение из республиканского комитета. Ларионов, судя по всему, провернул громадную работу. Старался выяснить, не связан ли Кентавр в настоящее время с иностранной разведкой». — «Ну?» — «Похоже, не связан». — «Значит, берем сегодня». Мы обсудили детали. «В одиннадцать машина будет там», — уточнил Валдманис. Я сказал, что подойду к горотделу в пол-одиннадцатого — это рядом, от горотдела пойдем пешком — и повесил трубку.
«Так, — сказал я себе. — Та-ак, сеньор Вараксин». И стал насвистывать. Мне хотелось заорать во весь голос, или пройтись на руках по тротуару, или отколоть еще какую-нибудь штуку. «Спокойно, старший лейтенант, — сказал я себе. — Еще спокойней. Это чисто нервное. Сейчас пройдет».
Я вернулся в гостиницу и едва избежал встречи с Иваном Сергеевичем. Увидев его, я встал за колонну. Он меня не заметил и прошел в свою комнату. Он вовсе не походил на седоусого юнкера, хозяина гостиницы, который на момент возник в моем воображении в день приезда. Я стал подниматься по лестнице. «Не ушел, — думал между тем я. — Не ушел, подлец. И не мог уйти. Странную ему дали кличку: Кентавр. Человек с туловищем коня».
В коридоре я столкнулся с Пухальским. Он молча посторонился. Я вошел в номер и сел на подоконник. Внизу, возле входа в гостиницу, бродили по асфальту голуби. Когда Пухальский вышел, они взлетели. А человек в серой кепке, надвинутой на глаза (он сидел неподалеку на бульваре), поднялся и пошел в ту же сторону, что Пухальский. «Хватит вам заниматься темными делишками, гражданин Пухальский, — подумал я. — Хорошего понемножку».
— Передай газетку, я почитаю, — попросил Войтин. Он лежал, закинув ноги в туфлях на спинку кровати.
— Пожалуйста.
— Слушай… — сказал он и замялся.
— Что?
— Нет, ничего.
И опять мне показалось, что он какой-то странный сегодня: как будто его бьет озноб. Глаза у него лихорадочно блестели.
— Питаться пойдете?
— Нет. Не хочу. Есть не хочется, а то бы пошел.
— На нет суда нет.
Я снова спустился вниз и побрел по бульвару. Это было теперь труднее всего: протянуть время до одиннадцати часов. На другой стороне я увидел книжный магазин — он был уже открыт — и зашел. Я люблю копаться в книгах. «Ты как Карл Маркс», — обычно иронизирует по этому поводу Тамара. В магазине царила полутьма, пахло клеем и типографской краской от новых книг. На прилавке лежал Катаев — «Маленькая железная дверь в стене», последняя повесть Бакланова, стихи А. Имерманиса. Все это я уже купил дома. Я взял сборник рассказов Льва Толстого: там были «Холстомер» и «Отец Сергий».