Чемпионы Темных Богов
Шрифт:
Кулак Жертвенника врезался в Игниса и отбросил его в сторону. Болты взорвались о стену тигля позади того места, где еще мгновение назад стоял Игнис. Он с лязгом врезался в пол. Серые Рыцари ринулись в атаку, не прекращая стрелять. Жертвенник повернул свои плечевые пластины к волне огня. Взрывы зазвенели по броне. От толчков его поршневые ноги напряглись, а затем шагнули вперед. Пушка на спине автоматона с запинающимся ревом открыла огонь. Каждый снаряд был размером со сжатый кулак, их наконечники с выгравированными символами тяжелые от взрывчатого вещества внутри. Серый Рыцарь исчез, когда три снаряда превратили его голову и торс в месиво керамитовых осколков и
Игнис поднялся на ноги и вытряхнул из запястий молниевые когти. Лезвия зажглись с треском статики. В его разуме расцвел острый гнев. Все не должно было случиться так, все было почти идеально, а теперь план грозил полностью развалиться.
Два Серых Рыцаря достигли Жертвенника. Автоматон отшагнул назад, его торс изогнулся, наводя орудие. Серые Рыцари разом ударили мечами и разрубили поршни Жертвенника. Наружу выплеснулась гидравлическая жидкость, и, шипя, обратилась в пар на клинках воинов. Автоматон содрогнулся и рухнул на колени.
Игнис бросился к паре. Один из них обернулся ему навстречу, его алебарда превратилась в размытое пятно. Он слышал, как разум воина напевает остроту в кромку лезвия. Второй Серый Рыцарь воздел меч, острием вниз, над панцирем Жертвенника. Игнис поднял когти навстречу несущейся к нему алебарде.
Удар был быстрым, превосходно быстрым, но его превосходность была предсказуемой. Скрещенные когти Игниса поймали лезвие. От места соприкосновения взорвался свет. Игнис рывком развел когти в стороны и почувствовал, как лезвие алебарды разлетается на осколки. Он ударил когтями вперед, и их острия пробили прочную броню и погрузились в плоть. Он выдернул их назад. Серый Рыцарь упал. Игнис услышал, как Жертвенник выдавил поток машинного кода и увидел, как тот пытается извернуться, чтобы ударить своего палача. Последний Серый Рыцарь опустил меч. Игнис взревел и взмахнул когтями. Он продолжал реветь, кромсая и кромсая, пока Серый Рыцарь не превратился в ошметки из хрящей и керамита.
Он моргнул. Его оранжевые доспехи были залиты кровью. У ног лежала груда красного мяса и серебряных обломков, источая пар и дым в зловонный воздух.
Жертвенник издал бинарный перестук.
— Нет, — произнес Игнис, медленно дыша. — В этом нет нужды.
Автоматон зашипел статикой и осел на палубу. Игнис неспешно выдохнул и кивнул.
Он встряхнулся. По всему кораблю ревели сирены. Игнис выпустил свой разум на свободу. Там было больше Серых Рыцарей, больше внутри его корабля, пробивавшихся к двигательным палубам и реакторным уровням. Это было плохо. Это определенно выходило за рамки того, чему следовало случиться.
+ Ариман? + крикнул он в варп, но ответа не последовало. Он задался вопросом, что еще могло пойти не по плану. Он перефокусировал свой разум и увидел, что большая часть его образа пока оставалась в варпе. Отступники рвали себя на части, их амбиции, и злоба, и предательство изливались в Великий океан, пока сами они истекали кровью и умирали от орудий друг друга. За этими пределами, под звездным пологом космоса, в варпе поднимался шторм. Образ взывал к нему голосом сложных чисел, незримой геометрии
Когда его разум коснулся образа, тот словно потянулся к нему, требуя высвободиться. Но был ли сейчас подходящий момент, спросил он у себя. Верное ли он выбрал время? Затем Игнис пожал плечами.
— Не хуже любого другого, — произнес он. Костру требовалась лишь последняя искра, чтобы воспламениться, последний этап ритуала и жертва. Он кивнул и потянулся разумом к кораблям, что наполняли пустоту своим огнем. Все они были предателями и злодеями, но некоторые все же ответят.
+ Говорит Властитель Игнис со «Слова Гермеса». Все, кто меня слышит, пусть подчинится этому приказу… + он остановился. Момент стягивался вокруг него, восхитительный и ужасающий в своем потенциале, ужас, готовый превратиться в откровение. + Огонь по «Сикораксу». +
— Я знал, — повторил Ариман. Он чувствовал, как из него толчками вырывается кровь, невзирая на попытки тела заживить рану. Санахт нанес точные порезы. Не настолько глубокие, чтобы убить, но достаточно глубокие, чтобы лишить сил. А еще в его груди было серебро, с каждым вдохом и ударом сердца вгрызавшееся все глубже. Боль походила на приглушенный крик, сдерживаемый за стенами его стальной воли. Хуже всего было присутствие омертвляющих разумов прямо за дверью к Атенею. Он чувствовал себя таким слабым, как будто его тело разрезали напополам. Ариман скрыл оба света агонии глубоко внутри, продолжая удерживать взгляд Санахта. — Я знал, что ты задумывал. Ты здесь потому, что избрал этот путь, но я позволил тебе пройти его.
Санахт замотал головой.
— Нет, — выдохнул он. Теперь его трясло. — Даже ты, даже ты не мог…
— Я сотворил этот момент, Санахт. Твое предательство — дело твоих рук, но ты пришел сюда по дороге, которую я проложил для тебя.
— Нет, — мечник снова покачал головой. — У тебя не осталось другого оружия, кроме лжи. Твой флот горит, Ариман, твои союзники мертвы, ты истекаешь кровью и умрешь от удара моего меча.
— Тогда почему ты колеблешься, старый друг? — произнес Ариман. — Подумай, разве я мог не знать, что ты предашь меня, и если это так, то как ты преуспел бы, если бы я не подыгрывал тебе?
— Игнис…
— Мое существо, не твое. Я знал о нем, и об Хемеллионе, как и о тех, чья верность могла легко перейти к другому, — Санахт отшатнулся, и Ариман услышал, как из легких мечника с шипением вырывается дыхание. — Мой флот пылает, но лишь тем огнем, что поглотит изменников. Это пламя будет гореть с этого момента и впредь. Близится шторм, Санахт, и близится он по моему велению.
— Хемеллион… — лицо Санахта стало бледным, без единой кровинки. — Кадин… Кармента… «Сикоракс»…
Ариман вспомнил закутанную в красные одеяния фигуру, чья плоть иссохла вокруг трубок, соединявших ее с кораблем, который пожирал ее разум. Он увидел Кадина, на цепях поднимавшегося из бака с кровью.
«Ты не дашь мне умереть, — сказал Кадин. — Тебе не хватит для этого сил».
Он услышал Карменту, ее голос был ломким от боли и рушащегося контроля.
«Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса, — сказала она. — Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».
Он подумал об участи, предвиденной им для Кадина, лежавшего мертвым на ржавой палубе с отрубленной Санахтом головой. Он подумал об Хемеллионе, чью ненависть Санахт оттачивал до тех пор, пока тот не поднялся на мостик с лезвием в руке.