Чемульпо-Владивосток [СИ, финальная редакция, том 1]
Шрифт:
– Каким же образом? - Поинтересовался кусающий усы, чтобы не засмеяться, Руднев.
– Со словами, кажется, "ах, ты еще и лаяться на их благородие будешь, обезьяна желтомазая", съездил ему по зубам... Прикладом.
Отсмеявшись, офицеры разошлись кто спать, кто по вахтам. Руднев, поймав Балка на трапе, поинтересовался, и как все же на самом деле называется захваченный пароход.
– Как сказал, так и называется, "Хаяси-Мару". Но Красный и правда немного не расслышал... Так что, кроме одной буквы ценой в пять зубов - все остальное чистая правда.
– Шалите, мичман, шалите. Ну да ладно. Еще через час снимайте с этой "хуяси" команду, судовые документы, все, что покажется ценным или полезным, бар проверить не забудьте, кстати, а потом устроим артиллерийские учения.
– Слушаюсь,
Стрельбы ГК гарибальдийцев не удались. По мере приближения пары бывших японских подданных их пушки в первый раз грохнули с двадцати кабельтовых. Закономерный промах никого не удивил и не огорчил. Несмотря на малый ход броненосных крейсеров и отправку в погреба всей запасной смены кочегаров в качестве орудийной прислуги, перезарядить орудия удалось, только когда дистанция сократилась до пятнадцати кабельтовых. Промах с обоих крейсеров, как по дальности, так и по целику. На дистанции в одну милю крейсера застопорили машины, но три залпа с дистанции прямого выстрела тоже пропали втуне. Только сблизившись ползком на шесть кабельтовых, наконец, с седьмого залпа попали десятидюймовым снарядом в нос обреченного парохода. С полуоторванной носовой оконечностью он "нырнул" меньше чем за минуту.
Даже оптимист Руднев должен был признать, что организовать и обучить нормальные расчеты для незнакомых орудийных систем на коленке невозможно. Дальнейшую отработку методик стрельбы отложили до Владивостока, однако пушки на всякий случай оставили заряженными. Также в башнях оставили сокращенные расчеты, которые могли произвести один выстрел "куда-то в сторону супостата", хотя в целесообразность этой затеи уже никто не верил. Наибольшую проблему представляли даже не сами орудия, а прицелы и системы управления огнем незнакомой конструкции, плюс отсутствие таблиц стрельбы.
В первый, но далеко не в последний раз, идея "обновленного" Руднева не привела к положительному результату. Главной проблемой были "автоматы разрешения выстрела". При нормальной работе эта хитрая механика производит выстрел, когда корабль находится на волне, на ровном киле, что не позволяет качке влиять на точность стрельбы. Но вот именно ее нормальной работы добиться и не удавалось... А при стандартном запаздывании выстрела с полсекунды, даже на "пистолетной" дистанции пять кабельтовых и небольшой качке снаряд уходил минимум на шесть-восемь метров вверх или вниз. И или ложился недолетом, или, в лучшем случае, попадал в трубу вместо борта. А если вспомнить еще и про килевую качку, то стрельба с не налаженной системой управления пока теряла всякий смысл.
День выдался достаточно туманным, и в связи с этим, несмотря на весьма оживленные воды, дальнейших встреч удавалось избежать. Встречные суда охотно шарахались в сторону от появляющихся из дымки силуэтов, гудя во все гудки. Русский караван любезно отвечал им тем же. На возню со встречными транспортами просто не было времени, и, что даже важнее, риск потерять в тумане уже захваченных подопечных не мог перевесить сомнительной выгоды от утопления неизвестных грузов. Главной проблемой относительно спокойного дневного перехода было то, что грузиться углем в таких условиях было слишком рискованно. И хотя отряд шел экономичным ходом, кардиф у гарибальдийцев должен был закончиться в трех сотнях миль от Владивостока. Единственной положительной стороной отсутствия дневной погрузки и встречных пароходов стало то, что впервые за три дня командам удалось нормально поспать.
Ночь в океане... Ни единого пятна света на горизонте, кроме приглушенного туманной дымкой гакобортного огня переднего мателота. Затемнение на корабле, когда вся верхняя палуба погружена в чернильную тьму. Мерный гул винта под кормой действующий расслабляюще даже на бывалых мореманов, а уж на не слишком привычных к морю людей такая обстановка и подавно производит усыпляющее воздействие...
Мишка Красный стоял эту ночь в карауле на корме "Марьи Ивановны", где содержались пленные японцы с крейсеров и утопленных пароходов. Он был назначен урядником Шереметьевым в караул
Сейчас казак вышагивал вдоль кормовых лееров парохода, с винтовкой на плече и наганом за поясом. Снизу, перебиваемая степенным "чаф-чаф" винта, доносилась японская речь, что еще более злило Мишку. Ну, кто знал, что эта узкоглазая скотина не издевается над господами офицерами, а как и требовалось, называет название корабля? Теперь вот ему приходится торчать на этой ржавой, засыпанной угольной пылью посудине, охраняя никому не нужных япошек посреди моря. Пока остальные казаки отсыпаются перед очередным трудным, но, черт возьми, интересным днем! Кто бы мог подумать, что захватывать чужие корабли в море может быть так интересно для потомственного казака! Хотя, как рассказывал этот странный мичман Балк, запорожские казаки еще в русско-турецкие войны промышляли абордажами на своих чайках, и не одна дюжина султанских судов потом ходила под русским флагом благодаря им. Но в наши времена так захватывать пароходы? В голове не укладывается...
Хотя тот же Балк что-то говорил про, как же он там сказал... А, "морская пехота", во! Ну, оно, конечно, казакам в пехоту как-то не охота. Хотя его отец как раз из пешего пехотного полка в казаки-то и попал... Но если будут и морские казаки, то, наверное, он будет в первой дюжине! А ведь еще две недели назад он о море и думать без дрожи не мог. Весь его морской опыт заключался в переходе из Артура в Чемульпо, когда его жутко укачало, да еще надо было следить за конем, и в неудачной попытке вернуться обратно на "Корейце".
Зато уж потом наплавался, нет, плавает только мусор и еще кое что, находился, во! После прорыва на "Варяге", когда бояться было некогда, потому как приходилось постоянно тушить пожары, носясь по палубам, после сумасшедших прыжков с корабля на корабль на веревках и полудюжины взятых на абордаж пароходов, никто и не поверит, что Мишка Красный когда-то боялся моря. Причем это когда-то было всего две недели назад.
Погруженный в свои мысли и обиду, Красный не заметил, что вместо положенных обходов вдоль борта кормовой части парохода он уже с полчаса стоит под единственной горящей на палубе лампой, посасывая давно уже погасшую трубку. Поэтому о том, что пара матросов и капитан "Хаяси-Мару" пальцами отвинтили штормовую задрайку иллюминатора, забрались по линю на верхнюю палубу и украли гичку, стало известно только утром. А уж о том, удалось ли им добраться до берега, поднял ли их на борт проходящий мимо корабль, или им суждено было пропасть в океане, узнать до конца войны было практически нереально. Но, в любом случае, сейчас на первое место вместо скрытности выходила скорость. Погоня могла начаться уже утром...
Следующий рассвет выдался еще более туманным, и движение в караване было признано на офицерском совете слишком опасным, потерять в тумане свежеворованные крейсера в море, где шастают японские корабли, это было бы слишком. Поэтому за день вынужденного простоя решили сделать кучу нудных, но нужных дел. Пришвартованные с обоих бортов к "Мари-Анне" гарибальдийцы бункеровались достаточно для того, чтобы без дальнейшей акробатики дойти до Владивостока.
Шлюпки тем временем свезли на "Варяг" капитанов вынужденно сопровождающих русских судов, и отряды русских моряков, на этих судах находившихся. Там им, готовым к худшему, ибо о побеге уже было известно, и ожидались репрессии вплоть до утопления непричастных, было заявлено следующее. Утром следующего дня они могут следовать, куда им будет угодно. Кроме того, каждому капитану была вручена расписка о том, что "предъявитель сего действительно был вынужден отклониться от своего маршрута по настоянию командира крейсера Российского Императорского Флота "Варяг" на шестьсот миль, просьба казне возместить ущерб". Балк, как всегда, не удержался пошутить, и теперь документ был выполнен в таком стиле, что для получения по нему денег из казны бедняге-капитану придется немало побегать.