Череп под кожей
Шрифт:
– Она ждала звонка от любовника, сэр, не обязательно от партнера. Когда он не позвонил, она решила написать ему. Потом передумала и порвала письмо. Затем вытащила обрывки из мусорной корзины, потому что не хотела, чтобы мы сложили их и прочитали ее личную переписку, какой бы безобидной она ни была.
– Весьма остроумно, сержант. Но к чему это подводит нас? В то время, когда, по ее словам, она унесла обрывки наверх, она не могла знать, что полицейские приедут сюда и начнут совать свои любопытные носы в частную переписку, если только к тому моменту она не знала, что ее кузина мертва.
– А что насчет ее последнего визита к мисс Лайл?
– Полагаю, их встреча была не такой дружеской, как она утверждает, – сказал Гроган.
– Но зачем рассказывать нам о письме, сэр? Это было вовсе не обязательно.
– Потому что мы имеем дело с женщиной, которая обычно говорит правду. Она не притворялась, например, что ей нравится ее кузина или что она сильно опечалена ее смертью. Если она и лжет полиции, то предпочитает делать это как можно меньше. Так ей придется меньше запоминать и будет легче убедить себя, что это вообще не ложь. Вполне здравый принцип. Однако нам не следует придавать чрезмерного значения этому порванному письму. Может, она решила не утруждать слуг или боялась, что другие проявят любопытство и сложат письмо из кусочков. Кроме того, даже если история мисс Роумы Лайл звучит не очень убедительно, она такая не одна. Вспомните, как немногословна была костюмерша погибшей – мы словно прочитали отрывок из главы одного из триллеров тридцатых годов.
Бакли вспомнил допрос Роуз Толгарт. Прежде чем она вошла, Гроган сказал ему: «Вы допросите леди, сержант. Возможно, она отдает предпочтение молодости, а не опыту. Расшевелите ее». Удивившись, Бакли спросил: «За столом, сэр?» – «Думаю, это неплохой вариант, если только вы не будете ходить вокруг нее кругами, как хищник».
Потом Гроган поприветствовал ее и пригласил присесть с большей учтивостью, чем даже Корделию Грей или Роуму Лайл. Если она и удивилась, что с ней разговаривает младший из полицейских, то не подала виду. Впрочем, она вообще не показывала своих чувств. Она смотрела на него своими восхитительными глазами с туманной темной радужкой, как будто глядела… куда? Он задумался. Не в его душу, ибо он не верил, что она у него была, но определенно в какую-то часть его мозга, которую он не собирался выставлять напоказ. На все его вопросы она отвечала вежливо, но старалась говорить как можно меньше. Она признала, что ей известно о письмах с угрозами, но отказалась предположить, кто мог их отправлять. Считая, что это работа полиции. Именно она приготовила и отнесла чай мисс Лайл, прежде чем та, как обычно, прилегла отдохнуть перед спектаклем.
Все всегда происходило одинаково. Мисс Лайл пила чай «Лапсанг сушонг» без молока и сахара, с двумя толстыми ломтиками лимона, которые клали в чайник, прежде чем туда заливали кипяток. Толгарт приготовила чай, как всегда, в подсобке Мунтера, где в это время находились миссис Чемберз и Дэбби. Она тут же забрала поднос, а чайник остался в подсобке. Сэр Джордж находился в комнате вместе с женой. Она поставила чайный поднос на прикроватную тумбочку, а потом отправилась в ванную, где нужно было прибраться, прежде чем мисс Лайл соберется принять ванну. Вернувшись в спальню, чтобы помочь госпоже, она обнаружила там мисс Грей. После того как мисс Грей вернулась к себе, сэр Джордж также ушел, да и она сама вскоре последовала за ним. Потом она отправилась в женскую гримерную помочь миссис Мунтер готовиться к ужину. В два сорок пять она заволновалась, что мисс Грей забудет разбудить мисс Лайл, и поднялась к ней сама. У дверей спальни она встретила сэра Джорджа, мистера Горринджа и мисс Лайл и так узнала о смерти своей госпожи.
Они отвели ее в спальню и попросили все внимательно осмотреть, но ничего не трогать, и сказать, в таком ли состоянии она оставила комнату и не удивляет ли ее что-либо. Она покачала головой и, прежде чем уйти, еще мгновение стояла, глядя на шезлонг и незастеленную пустую кровать с выражением, которое Бакли не мог определить. Что это было – грусть? Душевные терзания? Смирение? Правильное слово ускользало от него. Ее глаза были открыты, но ему казалось, что ее губы шевелятся, словно она молится.
Вернувшись в кабинет, он спросил:
– Вам нравилось работать у мисс Лайл? Вы ладили друг с другом?
Еще больше завуалировать вопрос о том, ненавидела ли она свою госпожу настолько, чтобы размозжить ей череп, было просто невозможно. Толгарт тихо ответила:
– Мы привыкли друг к другу. Моя мать нянчила ее. Она просила меня присматривать
– И вы не можете даже представить, с какой стати кому-либо было ее убивать? Вы все жили как одна большая счастливая семья?
Попытка отпустить саркастическое замечание в стиле Грогана не увенчалась успехом. Она не растерялась:
– Никогда не найдется достаточно веской причины, чтобы люди стали убивать друг друга, даже в несчастливых семьях.
С миссис Мунтер ему повезло не многим больше. Она тоже оказалась вежливой, но бесполезной свидетельницей: говорила очень мало и упорно противостояла всем его стараниям разговорить ее и вызвать на откровенность. Эмброуз Горриндж скрывал свои тайны, если они у него были, обрушивая на собеседника поток простодушной болтовни. Мисс Толгарт и миссис Мунтер скрывали свои, сохраняя молчание и проявляя упрямство, граничащее с нежеланием сотрудничать. Бакли подумал, что Гроган едва ли мог выбрать более сложных свидетелей, чтобы отработать технику допроса. Вероятно, в этом и состояла его цель. Судя по всему, обе старались донести до полицейских, что расследование убийств, как и любых других проявлений насилия, – забота исключительно мужчин, а женщины только порадуются, если их исключат из этого процесса. Время от времени он ловил себя на мысли, что смотрел на них с чувством, за которым, к его собственному неудовольствию, скрывалось явное разочарование. Но ведь люди не школьные задачи по геометрии. Даже если смотреть на них очень долго, решению это не поможет. Он произнес:
– Мисс Толгарт подтверждает, что не покидала спальню мисс Лайл до тех пор, пока не ушел сэр Джордж. Это соответствует его показаниям. Мисс Грей находилась у себя, так что никто не видел, когда удалилась мисс Толгарт. Она могла вернуться, притвориться, что занята подготовкой ванны, войти в спальню, когда Грей уже ушла, и в этот момент убить свою госпожу.
– Тогда ей пришлось поторопиться. Миссис Мунтер видела ее внизу, в подсобке, в час двадцать.
– Да, она действительно так сказала. Мне кажется, сэр, что эти двое решили поддержать друг друга. Слишком мало удалось из них вытянуть. Особенно из Роуз Толгарт.
– Если не считать одного крайне интересного лживого утверждения. Но, возможно, леди не столь внимательна, как мне показалось.
– Какого, сэр?
– Насчет спальни, сержант. Помните, вы спросили, все ли в комнате осталось в том же состоянии, в каком она ее оставила? Она ответила утвердительно. А теперь представьте себе туалетный столик. Что из всей этой женской ерунды пропало? Какую вещь мы на нем не увидели?
Но катер с Ропером и Баджеттом коснулся пристани прежде, чем Бакли успел найти ответ на этот вопрос.
Глава тридцать вторая
Наконец этот ужасный день закончился. Вскоре после того как часы пробили десять, все сдержанно пожелали друг другу спокойной ночи и молча разошлись по своим комнатам. Обычный обмен любезностями перед сном теперь показался бы неуместным: «Я ужасно устал. День выдался тяжелый. Хорошего отдыха. До встречи утром». Эти фразы отдавали бестактностью, дурным вкусом, в них слышался странный намек. Две женщины-полицейских перенесли вещи Корделии из комнаты Моргана – весьма трогательный жест, который позабавил бы ее, будь она в другом настроении. Ее новая спальня располагалась на том же этаже, но с другой стороны от комнаты Саймона, а окна выходили на розовый сад и бассейн. Повернув ключ и вдохнув тяжелый душный воздух, наполненный запахом незнакомых духов, Корделия подумала, что этой комнатой, наверное, редко пользуются. Она была маленькой, темной и тесной, и казалось, что Эмброуз специально обставил ее так назло летним посетителям. Легкость и воздушность, которой ему удалось добиться почти во всех частях замка, здесь явно отсутствовала. Каждый квадратный дюйм стен был занят картинами и украшениями, а затейливая мебель и украшения из папье-маше на фоне красного дерева словно давили на нее своим темным угрожающим видом. Комната казалась какой-то затхлой, и Корделия широко раскрыла окно. Внутрь ворвался шум моря, однако теперь он не успокаивал и не убаюкивал, а больше походил на зловещий размеренный рев. Она лежала в постели, размышляя, хватит ли у нее сил встать и прикрыть окно. Но это была ее последняя сознательная мысль, прежде чем она поддалась усталости и почувствовала, что безвольно погружается в сон.