Череп под кожей

Джеймс Филлис Дороти

– Откуда вам это известно, Бивис?

– Вскоре после того как мистер Горриндж закончил реставрацию, в одной из воскресных газет вышла статья о замке. Мне показал ее друг. Он знает, что мне это интересно. Зрительный зал просто восхитителен. Там даже есть королевская ложа, украшенная гербом принца Уэльского. Жаль, я не смогу там побывать. Я вам страшно завидую.

Корделия произнесла:

– Сэр Джордж рассказал мне о театре. Должно быть, нынешний владелец очень богат. Реставрация театра и замка и покупка викторианских предметов искусства не могли обойтись дешево.

Как ни странно, на этот раз высказалась мисс Модсли:

– О, конечно, богат! Он сколотил состояние на бестселлере «Вскрытие». Это он его написал, Э.К. Эмброуз. Разве вы не знали?

Корделия не знала. Она купила книжку в мягкой обложке, как и тысячи других людей, потому что ей надоело смотреть на кричаще оформленное издание на прилавках магазинов, причем не только

книжных. Она поддалась соблазну узнать, что такое было в первом романе доселе не известного автора, позволившее ему якобы заработать полмиллиона еще до публикации. Роман оказался удивительно длинным и жестоким. И еще она помнила, что не могла оторваться от книги, как и было обещано в аннотации, однако не запомнила сюжетную линию и главных героев. Идея была простой. В романе описывалось вскрытие жертвы и ее убийство, а также излагались подробности, касающиеся всех, кто имел к этому отношение: в их число вошли патологоанатом, полицейский, сотрудник похоронного бюро, члены семьи жертвы, сама жертва и, наконец, убийца. Корделия полагала, что эту книгу можно было назвать детективом с большой натяжкой, поскольку в ней описывался в основном секс, как традиционный, так и не очень, а не расследование, хотя автор пытался совместить популярный жанр семейной саги с детективной линией. Стиль идеально подходил для массового читателя – не слишком сложный, чтобы запугать простого человека, но и не слишком примитивный, чтобы люди стыдились читать роман на публике. В конце повествования она испытала разочарование, но так и не смогла понять отчего: оттого ли, что почувствовала, будто ею манипулировали, или из-за ощущения, что человек, скрывавшийся за псевдонимом Э.К. Эмброуз, мог бы написать книгу получше, если бы захотел. Однако сексуальные сцены, хитроумно вплетенные в повествование, все, как одна, с нотками иронии и отвращения к самому себе, а также подробное описание разделывания женского тела, разумеется, завораживали читателя своей натуралистичностью. По крайней мере здесь писатель был на высоте.

Мисс Модсли поспешила подчеркнуть, что не пыталась своим вопросом намекнуть на невежественность начальницы.

– Неудивительно, что вы не знали. Я и сама не узнала бы, да одна из членов союза, участвовавших в поездке, замужем за человеком, который владеет книжным магазином, она нам и рассказала. Мистер Эмброуз не афиширует этот факт. Я думаю, это единственная книга, которую он написал.

Корделию уже распирало от любопытства, она жаждала увидеть исключительно талантливого Эмброуза Горринджа и его остров и сидела, размышляя над странностями нового задания, а Бивис тем временем собирал кофейные чашки – настала его очередь мыть посуду. Мисс Модсли погрузилась в мечтательную тишину, сложив руки на коленях. Вдруг она подняла голову и сказала:

– Надеюсь, для вас в этом нет никакой опасности, мисс Грей. Ведь в анонимных письмах есть что-то нехорошее, можно даже сказать, зловещее. Однажды какой-то злоумышленник буквально наводнил ими приход, и все это очень трагично закончилось. Они были пропитаны удивительной злобой.

– Злобой, но не опасностью. Скорее я заскучаю, чем испугаюсь. И я не могу даже представить, чтобы что-то ужасное произошло на острове Корси, – возразила Корделия.

Бивис, с трудом сохраняя равновесие с тремя чашками в руках, повернулся к ним, добравшись до двери.

– Но там и правда случались неприятности. Правда, не знаю точно, какие именно. В статье, которую я читал, это не уточнялось. Но современный особняк построен на месте средневекового замка, который использовался для охраны той части Ла-Манша, так что, возможно, там до сих пор живет парочка привидений. К тому же автор упомянул о кровавой истории острова.

– Так пишут все журналисты, – сказала Корделия. – У них любая история кровавая. Это не означает, что привидения до сих пор разгуливают по острову. – Когда она это говорила, у нее не было никаких предчувствий. Она лишь радовалась, что наконец-то получила настоящую работу и скоро выберется из Лондона, пока на дворе еще стоит теплая осень, и уже представляла себе взмывающие ввысь башни, болота c кричащими чайками, пологие холмы и леса этой миниатюрной Англии, такой загадочной и прекрасной, ожидающей ее в лучах солнца.

Глава третья

Теперь Эмброуз Горриндж так редко приезжал в Лондон, что стал задаваться вопросом, оправдывает ли себя его членство в городском клубе. В столице еще оставались районы, где он чувствовал себя уютно, но было и много других – таких, где он раньше бывал с удовольствием, но теперь казавшихся ему грязными, полуразрушенными и чужими. Когда ему требовалось по делу встретиться с биржевым брокером, агентом или издателем, он планировал для себя целую программу, расценивая ее как развлекательную. Получалось нечто вроде взрослой реконструкции школьных каникул: он не оставлял себе ни одного свободного часа в день на размышления о том, как его вообще занесло в Лондон. Визит в маленький антикварный

магазин Сола Гаскина близ Ноттинг-Хилл-гейт неизменно входил в его программу. Бо2льшую часть викторианских картин и мебели он купил в лондонских аукционных домах, но Гаскин знал о его страсти к Викторианской эпохе и отчасти разделял ее. Поэтому Эмброуз мог быть уверен: у Гаскина его ждет небольшая коллекция сувениров, в гораздо большей степени передающих дух эпохи, чем самые крупные из его приобретений.

Стояла нетипичная для сентября жара, и в заваленном бумагами душном кабинете в задней части магазина пахло как в берлоге. Гаскин, с белым худым лицом, цепкими маленькими руками и в потертом жилете из молескина, суетился подобно настырному грызуну. Вот он наконец отпер ящик стола и с благоговением выложил перед любимым покупателем находки, собранные за последние четыре месяца. Набор с графином из голубого бристольского стекла с гравировкой в виде виноградной лозы был очень красив, но включал всего пять предметов, а Горриндж предпочитал полные комплекты. Одна из пары веджвудских ваз по проекту Уолтера Крейна оказалась с небольшим сколом, и он удивился, что Гаскин, знавший о его стремлении к совершенству, потрудился сохранить их для него. А вот с изысканно украшенным меню приема, который устраивала королева в Виндзорском замке 10 октября 1844 года в честь пожалования королю Франции Луи Филиппу титула рыцаря ордена подвязки, ему очень повезло. Горриндж подумал, что было бы забавно подать те же блюда в замке на Корси в годовщину этого события, но напомнил себе о пределах кулинарных возможностей миссис Мунтер и числе гостей, которых он может принять.

Однако самое лучшее Гаскин приберег на потом. С привычным для него серьезным видом, как человек, служащий некую мирскую мессу перед ревностным католиком, он вытащил две тяжелые траурные броши в великолепном обрамлении из черной эмали и золота. Вокруг завитков и лепестков каждой из них была причудливо закреплена прядь волос. За ними последовал черный траурный чепец, все еще лежавший в шляпной коробке, в которой его доставили, и мраморное изваяние пухлой детской ручки на фиолетовой бархатной подушке. Горриндж взял чепец в руки, поглаживая гофрированный атлас – воплощение претенциозной печали, – и задался вопросом, что произошло с его владелицей: последовала ли она в могилу за своим супругом, уснув вечным сном слишком рано и не пережив горя, или чепец, хоть и дорогой, просто ей не понравился? И он, и две броши станут прекрасным дополнением к коллекции в спальне замка на Корси, которую он называл «memento mori» [10] . В нее входили викторианские реликвии, связанные с миром усопших: посмертные маски Карлайла, Рескина и Мэтью Арнольда, траурные, в черных рамках открытки с рыдающими ангелами и сентиментальными стихами, памятные чашки, медали и кружки, целый гардероб из траурной одежды – черной, серой и цвета лаванды. В эту комнату Кларисса вошла лишь один раз, содрогнулась и с тех пор притворялась, будто ее не существует. Однако он с удовольствием отмечал, что если среди его гостей попадались влюбленные, независимо от того, встречались ли они в открытую или таились от других, то они периодически ночевали там. Горриндж находил в этом сходство с тем, как шлюхи восемнадцатого века совокуплялись с клиентами на могилах кладбищ в Ист-Энде, со злобой и легким презрением наблюдая за этим симбиозом эротизма и смерти, как и за другими человеческими слабостями, которые были ему чужды.

10

Помни о смерти (лат.).

Наконец он сказал:

– Я возьму их. И, наверное, мраморное изваяние тоже. Где вы это нашли?

– На закрытой распродаже. Думаю, эти памятные вещицы не имеют отношения к реальному погребению. Владелец заявил, что это копия одного из мраморных изваяний частей тела королевских детей из резиденции в Осборне, которые создавали для королевы Виктории. Возможно, это ручка наследной принцессы.

– Бедная Вики! Если вспомнить о ее суровой матери, и сыне, и Бисмарке, можно сказать, что она была не самой счастливой из принцесс. Перед этой вещицей почти невозможно устоять, но не по такой цене.

– Подушечка – это оригинал. А если перед нами ручка принцессы, то это, вероятно, уникальный экземпляр. Насколько мне известно, других копий из Осборна не существует.

Они, как обычно, начали торговаться, но Горриндж почувствовал, что Гаскин делает это не вполне искренне. Он был человеком суеверным, и мраморное изваяние, к которому он, похоже, не мог заставить себя прикоснуться, видимо, одновременно завораживало и отталкивало его. Он жаждал от него избавиться.

Едва они успели завершить дело, как в дверь позвонили. Гаскин пошел открывать, а Горриндж поинтересовался, может ли он воспользоваться телефоном. Ему вдруг пришло в голову, что если он поторопится, то успеет на поезд, который отправляется раньше. Как всегда, на звонок ответил Мунтер.