Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт
Шрифт:
Генри Круз вышел во двор и увидел, что собака бушует в саду, яростно раздирая когтями траву и вздымая фонтанчики земли. Слуги, вооруженные палками, пытались усмирить пса, но тот, отшвыривая палки, никого не подпускал к себе.
Один из слуг, упав перед наместником, сказал:
– Кто-то незаметно снял его с цепи. Вот и случилось такое.
– Чьих это рук дело? – спросил он.
– Не знаю.
Вдруг Генри Крузу вспомнилось лицо управителя. Завидев хозяина, собака залаяла и стремглав бросилась к нему. В мгновение ока стрела, пущенная наместником, пронзила собачью спину. В тот же миг в
Не прошло и дня, как земля в саду, впитавшая обильную кровь, поросла пурпурными астрами. Цветов было по числу сраженных Генри Крузом людей.
Вскоре смерть стала в замке наместника неизменным наказанием, даже если человек и не заслуживал ее. Гибли не только приближенные и слуги, из далеких уголков поместья стали привозить людей на смертную казнь. А когда жертв очень много, среди них попадаются и неповинные. Генри Круз, когда целился в спину, не разбирался, виновен или невиновен этот человек. То, что стало для него привычным делом, пугало Мэри. Дело в том, что о различных секретах Генри узнавал от нее, но девушка никогда не наговаривала без повода. Он же убивал без всякой причины и тех, о ком она и словом не обмолвилась. Ее зоркое зрение и чуткий слух были больше не нужны сильным рукам наместника. Им завладела охота на людей.
Новый вид охоты, подобно внезапному урагану, поверг в ужас и замок, и округу. Но именно у Мэри, казалось бы, единственной, кому не было до этого дела, сердце изнывало от боли за других, словно его пронзали невидимые стрелы. Однажды ночью Генри, крепко сжимая любимую в объятиях, сказал:
– Только повстречав тебя, я впервые понял, как прекрасен и неповторим мир, понял радость жизни. Когда я думаю, что эту мудрость открыла мне ты, она еще сильнее захватывает мою душу.
– Хоть вы и говорите так, я не понимаю, почему вы так много убиваете. Разве это нужно? – зашептала Мэри.
– Ты хочешь сказать, что тебе не нравятся мои поступки? Что за странный разговор?! Стреляя, я думаю, что это доставит тебе удовольствие, – воскликнул Генри.
– Вы считаете меня настолько жестокой?
– Нет, именно потому, что в глубине твоего сердца есть жалость, я выпустил кровь даже из своего любимого пса.
Он говорил ласково, но в голосе звучала твердость. Девушка только хотела возразить, как Генри прервал ее:
– Хватит! Это мое дело! Не будем говорить об этом ночью. Не всякие разговоры в спальне к месту. Единственное, самое прекрасное сокровище в жизни – это ты.
Наместник не лгал. Действительно, с первой же ночи, как он привел Мэри в свою спальню, перед ним распахнулся бездонный мир любви и наслаждений. Нежное тело Мэри было исполнено самых удивительных тайн, и каждое утро в наместнике, коснувшемся тех тайн, с новой силой начинала бурлить жизнь, он снова брался за лук. Правда, было одно огорчение. Мэри не любила свеч. Он хотел любоваться ею обнаженной, а она не позволяла этого. Мэри боялась даже лунного неясного света.
– Мэри, мне не терпится рассмотреть тебя всю, до кончиков пальцев, – просил наместник, стоя на коленях.
– Нет.
– За окном ярко светит
– Нет, – стояла на своем Мэри.
И вдруг, схватив подушку, он бросил ее в оконный полог. В эту ночь Генри подстроил хитрость – полог с шуршанием упал. И в тот же миг в спальню из широко распахнутого окна волнами хлынул лунный свет.
– А-а-а! – закричала девушка.
Она кинулась было прочь, но наместник опрокинул ее и, схватив за волосы, поставил на колени. На юной спине зияла поджившая рана, явный след от стрелы.
– Лисья нечисть! – вырвалось у него. Затем он опомнился и, набросив одежду на Мэри, ласково произнес:
– О, Мэри! Прости! Мне нужно было хоть раз увидеть твое тело. Я обидел тебя, но я не мог иначе.
Девушка твердо вскинула голову.
– Вы уже увидели мой подлинный облик! Я едва избежала вашей стрелы тогда у горной реки. Теперь я снова была на волосок от смерти.
Наместник рассмеялся.
– Да как же можно убить такую красавицу! У меня не найдется на тебя стрелы. Единственное мое желание – быть всегда с тобой.
– Даже после того, как узнали мое истинное обличье? – недоверчиво спросила она.
– Да ты стала мне дороже прежнего, когда я узнал, что ты лиса. Именно сегодня, в лунном сиянии, я полюбил тебя всей душой, – прижимая Мэри к себе, ответил Генри.
– Это меня-то? – удивилась Мэри. – А ведь я затаила сильную обиду на вас. Чтобы отплатить врагу, я нарочно обернулась девушкой и познакомилась с вами, чтобы напустить порчу.
– Что ж, обида твоя понятна. А что ты называешь порчей? Если имеешь в виду то, что ты открыла мне на многое глаза, так это польза, а не порча.
Девушка вздохнула с облегчением.
– Лисьи чары позволяют мне без труда видеть и слышать все, что происходит во дворце и во всей округе. Я раскрывала тайны, мутила воду и с преданным видом докладывала только о дурном единственно для того, чтобы, в конце концов, погубить тебя. Если ты посвящен во все тайны и до твоих ушей доходит все злословие, это должно привести к неверным шагам, – так я думала. У меня на уме было только одно – влить яд сомнений в твою душу, толкнуть на путь ошибок, жестоких поступков и посеять раздор между тобой и твоими подданными. Не говоря уж о том, что каждую ночь я соблазняла тебя, тянула в пучину разврата, потому что задумала уничтожить вашу жизненную силу до последней капли. Неужели такое коварство не отвращает вас?
– Ну что ты! – воскликнул наместник. – Я именно поэтому думаю, что ты самое прекрасное создание в мире.
Мэри, которую он все еще жадно притягивал к себе, задыхаясь, прижалась к его груди и зашептала:
– Сейчас все мои замыслы представляются мне глупостью. Я получила, живя с тобой, блаженство и благодарна тебе. А у тебя, с наступлением дня, мужская сила не идет на убыль. Она-то и удерживает меня в мире людей. Это сокровище для меня, неискушенной. Вопреки моему первоначальному желанию, в округе нет человека, который бы ненавидел тебя или таил на тебя злобу. Единственное, что доставляет тебе удовольствие – это убийство, а именно убийство не знает слабостей и ошибок. Люди, смотря на это, как на божий гнев, трепещут от страха и преклоняются перед тобой, как перед духом зла.