Через двадцать лет
Шрифт:
Вот и Джимми не имел понятия.
Отец по-прежнему распространялся о визитах к психологу и глубочайшей депрессии, но мама была права – с расспросами не лез. Ни один из них. Видимо, родители боялись возможного «второго раунда». В день выписки они приехали за сыном оба – в переулок Брикброук, где квартира была оплачена на ближайшее будущее, ему возвращаться не полагалось, а полагалось ехать к отцу с матерью. Слыша про «ближайшее будущее», Джим нервно усмехнулся. Он уже пообещал быть благоразумным, находиться под семейным присмотром и не творить ерунды. Всё равно. Извечная лёгкость уступила безразличию и готовности внимать чужим указаниям. И только мысль о втором Джеймсе Роджерсе, которого он
Но может, следует запомнить свою «нелепость»? Стоя на ступеньках госпиталя, сопровождаемый семьёй, молодой человек думал о дождливом дне в парке и ярко-красной кляксе под серыми деревьями. Шла вторая неделя октября, Луиза и ребёнок были потеряны, весь Брикброук уже наверняка гудел, благодаря соседям, и шокирующая информация, хотелось верить, ещё не дошла до университета. Умереть аж полтора раза за семь дней – что может быть круче?
Но только он не умер. За каким-то чёртом он, в отличие от тёзки, остался…
* * *
– Джим? О Господи, и в самом деле ты?
– Ооо, живой, старина? А мы тут слышали…
– Привет! Расскажешь про историю с госпиталем?
– Ты вернулся, Джеймс? Но мне наговорили…
Несколько дней дома, короткая и деликатная беседа ни о чём с родителями – а потом началось… Коллективная осведомлённость в кругах университета и не только ставила в тупик. Можно подумать, его животрепещущие злоключения действительно обсуждались чаще любых других вещей и проблем. Джим бы охотно порадовался возросшей популярности, если бы не глаза приятелей – в многочисленных взглядах, бросаемых на него украдкой или напрямую, смешалось разное: и непонимание, и удивление, и откровенное любопытство. Кое у кого – шок, у других – лёгкая… брезгливость, что ли? Так обычно смотрят на насекомых в неподобающем месте. Теперь вот «насекомым» оказался он, Джеймс, будущий экономист из Хоуарда. Вопросы и вопросы. Все задавали вопросы. Сперва – приветственные, потом их тон и смысл изменились:
– Ты порезал себя из-за Луизы Шоу?
– Ты спятил, тебе не кажется?
– А она того стоила? И куда уехала?
– Что ты теперь намерен делать?
На лекциях, по крайней мере, поддерживали тишину, а вот между… Вопросы были хуже советов и притворных вздохов. Кто-то рекомендовал заняться «поехавшими» мозгами, кто-то предлагал начать встречаться с новой девчонкой. Джим старался не прислушиваться, ограничиваясь коротким «Я в порядке», не способным утолить общественную жажду информации. Тогда жаждущие, видимо, сами занялись восполнением пробелов – для потока, факультета и заведения, где крупным событием становилось чьи-то отметки, чужая страсть с грустным финалом была сенсацией.
– Смотрите, Роджерс. Ну, тот самый…
– Говорят, они расстались, когда Луиза встретила его с другой…
– И что она только нашла в нём? Отнюдь не Юл Бриннер[78]…
– А вот знакомый моего знакомого утверждает, что всё было не так…
Первую неделю удавалось терпеть и понимать – снося университетский ажиотаж, молодой человек выжидал. Но пошла вторая неделя, а его по-прежнему обсуждали. В один прекрасный день, вернувшись домой раньше обычного, он не выдержал. Что предпринять, что предпринять… Кожа под не снятой пока повязкой отозвалась болью – то ли двинулся неосторожно, то ли воображение разыгралось. В голове звучал настойчивый шепоток студентов, скопившийся
Секунды шли, дыхание понемногу выравнивалось. Сгиб локтя в какой-то момент успокоился, перестав ныть под слоями бинта. Лица однокурсников и множество вопросов смазались, отступая на шаг, а то и два. Джим знал, что нужно действовать, не пялясь на очертания синих печатей и подписей. Знал, что так будет спокойнее, ненадолго. Но медлил. Дивясь себе, стоя возле стола и ничего не предпринимая, он медлил. А затем, точно вняв беззвучному зову, сложил справку пополам и вернул к бумагам. Пальцы неторопливо прошлись по уголкам – порвать всегда можно, верно? Через десять минут, например. Через день. Или два.
– Я к тебе вернусь, учти, - сказал Джим, бросив последний взгляд на документ и задвигая ящик обратно.
* * *
– Мистер Роджерс, если мы оба станем молчать, как в прошлый раз, толку не будет.
– Тогда я не молчал. Я рассказал всё, что мне велели сообщить родители.
Кабинет доктора Китинг, специалиста по психологии, не поражал воображение. Стол, кресла, драпировки на окне – всё умеренно-спокойное. В углу – такой же умеренный шкаф и многорогая вешалка с отделениями для зонтов. На стенах – рамки с дипломами и парой фотографий. Наверное, это выглядело прелестно или даже стильно, но Джим не обращал внимания. Он не представлял, что отличает стильных психологов от прочих, и вообще испытывал неловкость, сидя перед женщиной, которой должен вещать о проблемах. Мало того, что она – женщина, так ещё и едва ли старше его матери. Это казалось неправильным и пошлым.
Первые два сеанса походили на попытку ответить невыученный билет, сгорая со стыда. Кристин Китинг слушала череду бестолковых фраз и затяжных пауз, наверное, только благодаря силам свыше делая из них какие-то умозаключения. Джим не чувствовал пользы от беседы, но послушно воспроизводил недавние и не очень события жизни. Реакцию однокурсников, роман с Луизой и туманные перспективы. В последних он не нуждался, а сегодня, в свой третий визит, делал больше пауз и пытался понять, насколько хватит несчастного психолога.
Доктор Китинг, однако, несчастной себя не считала.
– Мне нужны вы сами, Джеймс, а не родители; ваше личное «Я», готовое отдавать и получать взамен. Вам трудно, но, пока готовность не станет полной, мы не поймём друг друга. Это как гипноз – пока не захотите поддаться, ничего не выйдет.
– Серьёзно? – уставился он на Кристин.
– В смысле, про гипноз…
Женщина кивнула.
– Абсолютно, но он всё равно не по вашей части.
Джим фыркнул, откидываясь на спинку кресла. Ощущение маленьких глупостей проявлялось, когда он сидел вот так, на умеренно-страшных бархатных подушках. Доктор Китинг внимательно наблюдала за реакцией и иногда, казалось, читала мысли пациента прежде, чем тот их озвучивал. Наверное, она всё-таки была хорошим психологом.
– Я вчера едва не порвал справку о смерти, - внезапно заговорил Джим, - ну, ту, выданную в госпитале. Руки не дошли разобраться с ней раньше, а тут вдруг появилась возможность, но я… не смог.