Через двадцать лет

Nat K. Watson

О том, как выполнение обещания едва не превратило его в оголодавшую глыбу льда, и что собственный телефон и деньги пропали, Дэн предпочёл не говорить. Равно как и не задавать вопросов об отце. Александр, ушедший вперёд, без слов взял мобильник и тактично повёл нового сотрудника дальше.

Остаток дня удалось скоротать в костюмерной, благодаря знакомству с обитавшими в ней Менди, Минни и Майком. Рулоны ткани, швейные машинки, отделка и манекены – это было преддверием магического мира, где создавалась новая реальность. Ряды булавок, кринолины, цветные мелки с круглыми ручками… Менди, самая молодая

в компании, носившая сантиметр на шее, предложила через пару часов прогуляться до сцены.

– Ты вообще бывал в этом театре раньше? – спросила она и на отрицательный ответ моментально всполошилась.
– Ого, так чего же мы ждём? Ступай за мной!

Попетляв профессиональными тропами, она вывела к узкой винтовой лесенке, а оттуда – прямо в один из порталов[31]. На сцене шла сборка массивных декораций, и Дэн, которого Менди подтолкнула в сторону кулис, потрясённо воззрился на огромное пространство.

Сцена была невероятной, от потолка и до гладкого деревянного настила под ногами. Высокая арка разделяла полупустое вместилище реквизита, задрапированное по бокам, и спуск в зрительный зал. Справа, если повернуться, начинались дважды перечёркнутые линиями балконов ряды алых кресел. Не грязно-красных, не, упаси боже, кирпичных или бордовых, а ярко-алых, похожих на море лепестков роз, ёлочные игрушки или женскую помаду. В вышине удивительный праздничный оттенок подсвечивали напоминавшие кольца люстры, а возня рабочих казалась посторонней и одновременно своей, родной.

Мир, где ему предстояло работать… Широко распахнутые глаза с жадностью вбирали и запечатлевали нюансы. Возможно, дело заключалось в стремительности событий последних часов, а возможно, причина крылась в странно знакомом аромате, наполнявшем сценическое пространство.

Пыль и свобода. Атмосфера театра, явившаяся откуда-то из прошлого, как давно утерянное сновидение. Оживляя пьянящие воспоминания, Дэн вдыхал спокойный тёплый запах и впервые за много лет чувствовал себя свободным…

* * *

Александр появился ближе к семи, держа в одной руке потёртый рюкзак, а в другой – красно-чёрный мотоциклетный шлем. Дэн к этому времени успел несколько раз передумать насчёт принятого гостеприимства, вспомнить всё, что знал о доберманах, и просто обалдеть от обилия полученных в костюмерной сведений для общего развития. Минни вещала о ворсистости бархата и направлениях чистки материала, Майк с упоением рассказывал про Теннесси Уильямса[32], начав с пьес и перейдя к биографической справке, а Менди, проявив оригинальность, демонстрировала портновские узелки.

– Подсказывает мне чутьё, ты в коллектив хорошо впишешься, - заметил главреж, конфискуя вечером и куртку, и молодого человека, - это сначала бархат и узелки, а потом дамы на тебя глаз положат.

Походкой энергичного преуспевающего человека он шёл вперёд, кивая и прощаясь со всеми, кто попадался в коридорах. Дэн, смущаясь и любопытствуя, вертел головой, уворачивался от каких-то здоровенных перекладин, втаскиваемых за угол, провожал глазами девушек и читал таблички на дверях. Раза два эта побочная активность едва не обернулась столкновениями с персоналом.

– Чего ты там возишься? – окликнул Александр на очередном вираже закулисного лабиринта. Дэн, пожав плечами, нагнал босса.

–

Мистер Гаррет, может, всё-таки мне здесь остаться? Доберман – это круто, конечно, но я стесню вас больше…

Владелец театра на ходу обернулся, раздувая ноздри аристократически тонкого носа.

– Я что сказал сегодня о Рождестве и спорах, а? Со мной не спорят, Дэниел, я всё равно упрям как дятел. Если решил сделать доброе дело – значит, так нужно. И потом, мы едем не на квартиру, а в загородный дом, в Стрейт рут, где никто никого не стеснит. Поживёшь первое время у меня… Кстати, как твоя фамилия, раз уж ты мой сотрудник?

– Спаркс, - ответил молодой человек, ускоряя шаг и спускаясь по лестнице, - а что, у вас большой дом?

– Ну, если подумать… Собака, жена и вечеринки помещаются. Ты тоже влезешь, ребёнок.

Они как раз вышли на улицу. Последняя фраза была до того неожиданной, что Дэн, хлопая глазами, едва не получил служебной дверью по лбу.

– Ребёнок? Почему ребёнок? – пробурчал он.
– Мне двадцать, вообще-то!

Александр издал странный звук, нечто между кашлем и смешком.

– А мне почти сорок, вопросы есть?

Вопросов не было. Пока. Дэниел поплёлся за невозможно начальственным режиссёром к парковке, опасливо глядя на великолепную красную Ямаху. Годы спустя, когда мистер Гаррет превратится в Алекса и друга, молодой человек поймёт, что в нём лучше не копаться и не разбираться. Алекс – он такой, какой есть, ходячий брутальный оксюморон[33] с креативом в голове. Но в тот вечер отказавший, было, бизнесмен только начал проявлять вполне себе человеческие качества, и это, конечно, ещё сбивало с толку.

Мотоцикл не взмыл и не воспарил над дорожным полотном. За прошедшие часы снегопад прекратился, но вокруг по-прежнему было скользко, а шлем имелся в единственном экземпляре. Учтя всё это, Александр поехал медленно и аккуратно, максимально узко входя в повороты, боясь то ли непогоды, то ли притихшего за спиной пассажира. А пассажир притих вовсе не от страха – страшно было в первый миг, когда взревел мотор, и в памяти всплыла аналогия с общепринятой боязнью самолётов. Но уже через пять минут дурацкие мысли исчезли, и Дэн понял, что мотоциклы – это кайф.

Они не плелись и не мчались, но здания вокруг всё равно походили на ускоренную перемотку видео. Светофоры казались ярче, воздух – чище, дороги – шире и длиннее. Срабатывало осознание того, что водители кругом заперты в своих четырёхколёсных коробках из металла, а мотоциклисты несутся мимо юркими свободными кометами. Держась за Александра, Дэн смотрел на перекрёстки родного города и будто заново их для себя открывал. В Стрейт рут он прежде не был – точнее, не был в гостях у местных жителей. Саму возвышенность и знаменитый горнолыжный спуск проезжать доводилось. Что же касается района – он напоминал Гринплейс и Уайтплейс, вместе взятые, но считался более элитным. Где-то по левую сторону вроде находилась школа. Рейн стрит, самая широкая улица, отделяла одну половину домов от другой: скромные двухэтажные постройки соседствовали с большими особняками, вились и петляли многочисленные повороты и проулки, мелькали деревья и белые заборчики. Машины и прохожие встречались часто, хотя и не так, как в самом городе.