Через двадцать лет

Nat K. Watson

Дебора обладала природной женственностью и мужским характером. Её отличало упорство и умение радоваться любым съёмкам – даже самым ночным и изнуряющим. Супруга частенько спорила с главрежем, но никогда не делала этого напоказ, для демонстрации нрава. Она порой раскладывала свой профессиональный чемоданчик на столе, объясняя Дэну, какие кисти и спонжики для чего используются, и что делают похожие на щипцы инквизитора машинки. Она могла приехать домой часа в два ночи, лечь спать в три, переделывая маникюр, а в шесть быть уже на ногах, выгуливать Бемоля и, нарушая традицию, первой взяться за кофе, потому что так удобнее и потому что мужу надо иногда отдыхать. К примеру, по утрам. В тех случаях, когда доползти на Стрейт рут ночью не удавалось или не было желания, Дебора оставалась

в городской квартире. Дэн пару раз побывал там по дороге в театр, - Александр забывал прихватить документы и, резко разворачиваясь, направлял мотоцикл совершенно неожиданными путями. Квартира походила на уменьшенную копию загородного дома, хотя бардака в ней было больше. Священное место на холодильнике занимала одна из трёх «Тони», полученных Гарретом, из чего Дэн заключил, что ненавязчивое наблюдение за режиссёром будет особо интересным.

И оказался прав.

Литераторы сказали бы, что Александр – оксюморон, математики сравнили бы его с противоречивой гибкой синусоидой. Аналитики очень вовремя помянули бы скачки валютного курса, а психологи махнули бы руками, заявив, что это всё равно не лечится. Не ошибся бы ни один. Алекс мог бы оказаться актёром, учителем или просто ненормальным, но он выбрал режиссуру и не прогадал. Может, здесь крылось нечто мистическое – Дэн был уверен, что в прошлой жизни его шеф наверняка являлся одним из тех древнеримских полководцев, о которых спустя века снимают фильмы. И дело было вовсе не в осанке или пропорциях профиля – главреж будто насквозь пропитался какой-то античной статью, выделявшей его в любом коллективе. Особенно сильно это чувствовалось на репетициях: саркастичный, сосредоточенный, в одной из многочисленных шапочек и с сигаретой в зубах, Александр закидывал ноги на спинку кресла впереди и улетал в очередной сценарий. Ни дать, ни взять Цезарь под прикрытием.

На него хотелось равняться и у него хотелось учиться. Он ненавидел купирование собачьих ушей и хвостов, он мог жарко и резко вести обсуждение какого-то вопроса, потом, завидев Дэна в помещении, буркнуть «При детях не ругаюсь» и продолжить уже после его ухода. Он представлял младшего Спаркса как «нового сотрудника», а иногда, в редкие лирические моменты, как своего «театрального подопечного». И то, насколько последнее соответствует истине, знали, вероятно, только двое – Тим Стронг и Гертруда Вудс. Та самая Гертруда, которая принесла однажды печенье, а позднее выручила от непредвиденных обстоятельств…

* * *

– Мне кажется, Майк заинтересован во мне сильнее, чем в творчестве Уильямса и прочих, - поделился как-то Дэн с актрисой, - не сочтите за мужское кокетство, Герти, но…

– Не сочту, успокойся, к тому же, оно верно, - перебила женщина, - разве никто не сообщил тебе, что в каждом театре свои геи?

– И в костюмерных тоже?

Мысленно он тотчас дал себе пинка за «своевременный» дурацкий вопрос. Разумеется, в костюмерных тоже, учитывая, что на них практически всё и основывается, а томные взгляды Майка уже вгоняют в полный транс… Гертруда, не став язвить, сочувственно развела руками.

– Что поделаешь, везде достаточно. Если я правильно понимаю, и ты не жаждешь такого интереса, начни встречаться с какой-нибудь хорошенькой девочкой – благо, в театре их тоже хватает.

Молодой человек совету внял, справедливо рассудив, что одним лишь Майком не ограничится – надо срочно с кем-то закрутить. Работа теперь обязывает, а в некоторых вопросах он действительно был консервативен, как старый механический занавес.

«Кем-то» почти сразу, без особых подготовок, стала Менди. Девушка с сантиметром на шее уже давно симпатизировала коллеге и была самой подходящей кандидатурой. Хотя, конечно, первый поцелуй с ней вышел острым – в буквальном смысле. Дэн подумал, что только его могло угораздить в момент жарких объятий

попасть рукой на забытую на столе подушечку с иголками и, вместо того, чтобы заорать, непроизвольно цапнуть партнёршу за губу. Романтическая сцена была испорчена, а за укус, не смотря на извинения, Менди нарекла его «страстным придурком». Хотя это не помешало им провстречаться четыре месяца, не говоря уже о том, что цель была достигнута – припухшая губа костюмерши способствовала созданию нужной репутации костюмера.

К апрелю они разбежались, и Менди уступила Шарлотте, машинисту сцены. Шарлотта сантиметрам предпочитала рулетки и в прошлом была баскетболисткой, что позволяло ей не теряться среди декораций, блоков, тросов и прочих мужских игрушек. Она поразительно классно смотрелась в безразмерной футболке, с гарнитурой и без макияжа – выбор был несомненно удачным и претендовал на серьёзность, плюс, открывался простор для наблюдений. Но Шарлотта, уйдя в конце сезона в летний отпуск, обратно в театр возвращаться не стала, решив строить жизнь и карьеру дальше без подробных объяснений. Наверное, именно тогда в Дэне перемкнуло какой-то механизм: он понял, что сам из театра уходить не хочет, по примеру некоторых. Нет, наблюдения и декламация не пропали даром, а двумя девушками коллектив не ограничивался, но стало ясно, что внутренняя работа и этапы создания привлекают больше игры и конечного результата. Осенью, когда театральные курсы устраивали новый набор молодёжи, Дэн к ним не присоединился. В сентябре произошёл своеобразный карьерный рост, и Алекс, изображая строгую синусоиду, перевёл молодого человека в машинисты.

Алекс… Ещё до повышения, пробираясь в закулисных потёмках с манекеном в руках, Дэн случайно услышал разговор Стронга и режиссёра, прояснивший многое несказанное:

– …Может, и хорошо, что у меня получается держать себя в руках и не ввязываться в конфликты. Вроде как сторонний наблюдатель… Прошло несколько месяцев, но порой возникает сильное желание встретиться с папашей Спарксом и дать ему по морде.

– Ты же знаешь, это неудачное решение, – в темноте трудно было определить – судя по голосу, актёр возражал больше из вежливости. Алекс вздохнул, шумно и недовольно.

– Я знаю одно, Тим: если бы у нас с Деборой были дети, я бы ни за что не стал их прессовать подобным образом.

Дэн тогда счёл за лучшее незаметно уйти и не выдавать себя. Разговор, однако, показал, что владелец театра состоит не только из сарказмов. По-своему он был прав, хотя и не знал всех тонкостей дела: младший Спаркс не сообщал о застарелых мыслях про самоубийство. Или о пощёчине… Или о том, что Анжела стала в семействе как перетягиваемый в разные стороны приз – Леонард с сыном не делили её, нет. Но всё-таки делили… И отступать было уже некуда. Прославленный нейрохирург избрал политику игнорирования и вёл себя так, словно опозоривший династию сын в природе не существует. Много позже, когда тот снимал квартирку на Кранберри стрит, в гости приходила только Анжела, притом, что адрес имели оба родителя. «Хронические обострения» с места не двигались, но развивались, а Дэн пытался наладить подобие контакта. Активно пытался. От проблем в семье спасала работа и семья театральная, и в этом хитросплетении радовало одно: личная жизнь не долго оставалась под слоем паутины – через несколько месяцев после ухода Шарлотты на горизонте возникла Айрин Лэйк, молодая, но уже известная актриса.

Это был взлёт во всех смыслах. Два года, проведённые с Айрин, походили на иллюстрацию к популярной «жизни на вулкане». Актриса отличалась привлекательностью и капризностью, умом и вспыльчивостью – этакий многогранный талантливый брильянт. Она частенько использовала длинную шею любовника как тестер для помадных поцелуев, и щетина тут не спасала. Дэн подозревал, что в детстве его недокормили острым и жгучим, вот и добирает теперь отношениями. Однако два года – огромный, по театральным меркам, срок – всё равно скоро закончились… За это время он увидел и узнал больше пьес, чем за всю жизнь, наловчился перепрыгивать змеящиеся по полу провода и разбираться в женском кокетстве. Айрин придавала опытности.