Через двадцать лет

Nat K. Watson

– В смысле, сидеть за пультом?
– Дэн, вздохнув, покачал головой.
– Алекс, ну хоть пульт пожалей. Где я и где твой МакДонах?

– Он ирландский, а не мой. А ты всё же обдумай – если я тебе мотоцикл доверяю, то и с пьесой могу себе это позволить. Значит, так надо.

«Так надо»… Дэн, фыркнув, ушёл из кабинета, повторяя фразу-рефрен. Всякий раз она использовалась Алексом по делу и к месту. Наверное, тогда он тоже «включил экстрасенса», потому что уже в коридоре младший Спаркс начал постепенно осознавать, что именно ему предлагают.

Помощник режиссёра… Чёрт возьми,

помощник режиссёра! Самая незаменимая персона в коллективе, можно сказать, правая рука постановщика! Человек, жизнь которого утыкана клавишами и выстлана партитурами[39] – человек, одним жестом начинающий спектакль и контролирующий любые изменения в нём. Человек, сплетающий воедино все ниточки производства, решающий, отвечающий и направляющий… То, чем в театре занимаются четверо, включая Арнольда Спенсера. То, что предлагается теперь ему… Стряхнув мгновенное оцепенение, Дэн развернулся и пошёл обратно в кабинет.

– О, так быстро? Или что-нибудь случилось? – Алекс, уступив стол Джей-Джею, стоял возле полок с бумагами.

– Ты знал, да? Ты заранее был в курсе, что я заинтересуюсь? – кивнув заму, спросил Дэн. Владелец театра покопался в документах для вида и, не выдержав, рассмеялся. Джей-Джей, определённо проинформированный, старательно прятал улыбку. Негодяи!

– Дэн, он тебе не говорил, что упрям, как дятел?

– Всё я ему говорил, Джексон! Нет, но сам момент дорогого стоит, - Алекс, хихикая, посмотрел на молодого человека, - если хочешь правду, я давно замышлял тебя в помрежи перевести. Но было не время для развращающей власти и полномочий.

– А теперь?

– Теперь я спокоен: ты вроде как с иммунитетом, умеешь больше, чем шесть лет назад. Гораздо больше. Дошлифуем навыки – и процесс пойдёт.

Процесс действительно пошёл. Дэн, посомневавшись ещё какое-то время, согласился окончательно. Он не капризничал и не притворялся – но в голове не укладывалось короткое «помощник режиссёра», вмещавшее в себя так много. Незаменимость и независимость, в которые некогда пытался возвести, как в степень, родной отец, пришли сами, без увертюр. Сами откуда-то возникли и партитуры с планами сцен – названная Алексом «вершина эволюционной цепочки» походила на своеобразный экзамен и проверку моральной устойчивости. И наставлявший Дэна Арнольд Спенсер, личность с уникальным терпением и вежливостью, неустанно повторял, что в его работе главное – быть выдержанным. Что бы ни происходило, что бы ни говорили и как бы ни калечили нервную систему извне, помощник режиссёра обязан быть хладнокровнее суперагента.

– Запомни, мой мальчик, теперь ты имеешь дело не с механизмами, а с людьми, - говорил он, - механизмы оставь другим, они могут стерпеть горячность, но людям нужно умение владеть собой.

Для импульсивного Дэна это было сродни дневрекитайским учениям о смысле жизни. Ответственность, руководство целой маленькой Вселенной – хотя, если разобраться, она далеко не маленькая... Наблюдения и бесконечные компромиссы, поиск выхода из трудных ситуаций, променад мимо гримёрок и костюмерных, обход реквизита… У Алекса дома, среди прочих чёрно-белых снимков, появился ещё один – Филиппа Браун, та самая подруга-фотограф, автор «мотоциклиста под пальмами», как-то раз пожаловала на репетицию, дабы запечатлеть красоту творчества. Актёры, техника, софиты. Сваленные на передние кресла вещи… На одной из фотографий Дэн, свесив ноги, сидел на краю сцены, теребя чёлку и листая сценарий. Ничего особенного в снимке не было – младший Спаркс вообще не знал, что его фотографируют, а после безумно стеснялся увиденного. Но Алекс неумолимо поместил кадр в рамочку, заявив другу, что в нём есть подкупающая естественность, и вообще классный Катурян[40] был бы.

О, этот Катурян и его проклятый брат… По ночам Дэн видел дурацкие сны, где путал выключатели на пульте, забывал систему ремарок в партитуре и запарывал несчастным актёрам весь спектакль. Приходилось успокаиваться, вникать, сомневаясь в себе и адекватности шефа и крепко ругая сделанный выбор. Сны потом исчезали, но душевный дискомфорт оставался. Молодой человек свёл к минимуму встречи с матерью, решив до дебюта никого не накручивать. Именно тогда стало ясно: некоторых людей надо понимать, не понимая – вроде Алекса, поражавшего своей императорской невозмутимостью. Режиссёр был в нём уверен, старик Спенсер был в нём уверен, Чарли, улетевший сниматься в Китай, был в нём уверен, а Анжела и вовсе каждый день звонила или писала сообщения. Самоедство продолжалось бы дальше, но настал день дебюта, наконец-то оборвавший моральные передряги. Потому что всё прошло идеально.

Дэн помнил, как проверял явку артистов и последние приготовления, помнил сказанное в микрофон «Всем службам занять свои места. Дамы и господа, мы начинаем спектакль». Это «дамы и господа», маленькое вариативное дополнение, передалось от Спенсера с его несовременным классическим подходом. А потом он сидел за пультом и контролировал трансляцию монитора… Всё было как-то смутно, странно, слепо. Наугад, по наитию, по ожившей вдруг интуиции. И волнение ушло, явив чувство правильности и уверенности. Он был на своём месте, и ему нравилось то, что он делал! Не ошибся, не спутал, не опозорился… Запоминание происходило обрывочно, мазками, но самое яркое – финал – он помнил предельно чётко: поклоны актёров, заливающий сцену свет и гром аплодисментов в ярко-алом зале.

Пройдёт ещё два года, появятся новые спектакли, новые режиссёры и множество дел. Не всё будет гладко и без заморочек. Но первый опыт станет самым восхитительным и бесценным, как первая найденная жемчужина: ни мамы, ни Чарли, ни Алекса рядом не было, никто посторонний не видел и не мог его видеть, однако это не мешало. Гордость за труппу, уважение к людям, помогавшим и позволившим учиться рядом с собой, благодарность абсурдисту МакДонаху – всё прыгало в груди вместе с сердцем. Это был его личный триумф.

Сняв гарнитуру, Дэн включил встроенный микрофон на пульте, не веря до конца, что экзамен сдан. Казалось, маленький мальчик забрался на вершину огромной горы, откуда узрел целый мир. Казалось, самодельные шифоновые крылья Ариэля вдруг стали настоящими и раскрылись за его спиной…

* * *

– …Воспоминания или подсознание? Эй, не могу определить, что за дебри тебя утянули.

Вульгарный бас, в котором чувствовались нотки привычного баритона, раздался вместе со щелчками пальцев. Алекс, читавший присланную Шериданом пьесу, грыз лечебные конфетки, морщился от мерзкого травяного вкуса, но в целом выглядел бодрым и посвежевшим. Дэн, сидя на диване, задумчиво гладил прикорнувшую рядом Октаву – при дорогом госте, по словам хозяина, доберманья тушка любила наглеть и своевольничать. И подставлять на почёсывание мягкие висячие уши. В активе помрежа был запас холодного пива, которое временно не полагалось режиссёру, указанные уши, а ещё остатки голландских рецензий, позволивших занять время.

– Наверное, дело в первом, - признался Дэн, выключая планшет, - немного увлёкся событиями прошлого… Что там с текстом?

Александр, изучавший работу в свободной прогулочной форме по гостиной, остановился возле пианино, щуря один глаз.

– Как ни странно, с текстом порядок – ошибок нет, и мотивы обоснованы. Даже более чем обоснованы. И характеры просматриваются…

– Тебя это напрягает?