Через двадцать лет
Шрифт:
Как-то судьба предоставила личный уникальный шанс – одарённого длинноволосого парня с гитарой через плечо заметили и предложили небольшую роль в кино. Ничего выдающегося эпизод не требовал, кроме того, что удавалось лучше всего: сидеть на высоком табурете посреди сцены и перебирать струны, пока метром ниже толпа статистов будет медленно покачиваться в танце. Пара пустяков. Буквально пара секунд экранного времени. И мизерный гонорар для такого же случайного статиста. Ни обещаний, ни долгих обязательств, ни контрактов с подозрительными подпунктами. Абрахам выполнил задачу и продолжил карабкаться на музыкальный Олимп, не принимая роль всерьёз. Он ещё не подозревал, что забавный момент окажется поворотным.
Стэн, любитель рок-н-ролла и девушек в пышных платьях, стал дебютом, перенёсшим на несколько десятилетий назад. Вертлявый пылкий меломан, злоупотребляющий бриолином и собственной популярностью. Тут-то и пригодилось умение держаться перед настоящими слушателями. Успех фильма был до того неожиданным и сильным, а второстепенный герой оказался настолько обсуждаем, что Абрахам вначале испугался, чувствуя себя каплей в микроскопе. Он ничего не знал об экранной славе и её нюансах и не ведал, каких эмоций больше – ощущение и манило, и настораживало. Тогда же молодой человек пообещал себе, что первенца, если будет мальчик, назовёт когда-нибудь в честь своего персонажа…
За первой ролью возникли вторая и третья. Обе небольшие и похожие друг на друга – молодых, не обременённых философией типов, любящих развлекаться. Бумажник начал наконец-то прибавлять в весе, а жизнь одарила интересным знакомством: Рэндалл Кинг на добровольных началах предложил себя в качестве агента мистеру Дженнингсу. Тихий и аккуратный, он походил на библиотекаря, но при этом думал как стратег, а реагировал как снайпер. Именно Рэндалл посоветовал быть осторожным в выборе дальнейших проектов, дабы не создать раньше времени амплуа, которое может быстро наскучить и самому клиенту, и миру вообще. А в том, что мир ещё заговорит о новой звезде, агент-доброволец ни минуты не сомневался. Как и в том, что громоздкое «Абрахам» лучше заменить в титрах на сокращённое «Эйб» – и звучит вполне по-американски, и просто избавит от проблем и неудобных шуток.
Насчёт шуток, кстати, Рэндалл как в воду глядел – лет через десять любимым приколом Голливуда станет вопрос, когда же Абрахам Дженнингс сыграет своего знаменитого тёзку – Абрахама Ван Хелсинга[46], охотника на вампиров. Эйб сначала терялся перед любопытничавшими журналистами, вскоре привык, а позднее начал радоваться, что это просто Ван Хелсинг, а не президент Линкольн. Если первого он не сыграл бы из чистого упрямства, то намёки на второго не потянул бы морально.
Советам актёр внял, решив, что оба правильны и разумны. Во всех дальнейших фильмах, сериалах и других проектах он фигурировал исключительно как Эйб Дженнингс, быстро запомнившись и полюбившись американцам. Правда, ещё в начале карьеры, намереваясь разнообразить фильмографию, молодой человек совершил ошибку: из среднестатистического парня, смутно представляя, как, что и зачем, перевоплотился на экране в игривого трансвестита-неудачника. Результат себя не оправдал, скорее наоборот: фильм не собрал никакой кассы, а рецензии были разгромны, в том числе и для Абрахама, услышавшего, что и жанр не его, и образ неправильный, и опыта ещё маловато.
– Насчёт опыта они правы, - заметил клиенту Рэндалл, - тут не минное поле, одной интуиции не хватает, как видите.
– Что же мне делать? – поинтересовался обжегшийся на эксперименте актёр. Кинг почесал в затылке, обозрел задумчиво стопку газет с отзывами и выдал единственно возможное:
–
Абрахам уже и сам чувствовал, что в стихийно осваиваемой профессии нужна более обстоятельная база знаний. Талант талантом, но везение не может вечно сопровождать самонадеянное существо, пробирающееся вперёд наугад. Родители, которые с отсутствием карьеры музыканта смирились легко, новые планы поддержали и дали добро на переезд сына в Эйвери-маунтин. Так получилось, что именно там Абрахам начал изучать актёрское мастерство, временно уйдя с экрана. Город, бестолковый и непонятный два десятилетия назад, ещё не успел разрастись до своих привычных размеров и приобрести неповторимый лоск, тянувший приезжих огромным магнитом. Он был больше промышленным, чем культурным, хотя зачатки нынешнего состояния уже тогда оформлялись. А ещё в нём были недорогие курсы по интересующему ремеслу…
Молодой человек начал активно заниматься, как прежде посвящал себя пению и игре на гитаре. Оказалось, в актёрстве мелочей и деталей больше, чем представлялось, Это напоминало точные науки – при всём просторе и нечётких границах тут действовали правила и законы, которые следовало знать. И знание их наделяло теми же манящими и настораживающими эмоциями, что Эйб испытал однажды после дебютной роли.
Возвышение и удовольствие.
Курсы в институте преобразили недавнего новичка и на многое открыли глаза. Благодаря музыкальной подготовке Абрахам сразу стал популярен и востребован в среде студентов, у большинства из которых пение шло только бонусом. Разнообразие спектаклей и объяснение скрытых механизмов игры на сцене и перед камерой, психология и мотивация любых персонажей, в том числе отрицательных и крайне противоречивых… Именно тогда Абрахам окончательно вошёл во вкус и возблагодарил мысленно кинобосса, выбравшего его из толпы несколькими годами ранее.
А ещё именно тогда судьба свела с Соней и Алексом…
* * *
– О боже, это знаменитый Эйб Дженнингс!
– Где?
– Вон впереди, присмотрись. Только аккуратно.
– В серой куртке? Что-то не похож…
– Да точно тебе говорю, глаза, подбородок… И его скулы невозможно не узнать!
Девичье перешёптывание застало возле одной из кафешек аэропорта, где собралась небольшая очередь за напитками. Ещё раньше, чем оплатил минеральную воду, Абрахам понял, что сейчас последует. Такие или подобные моменты возникали везде и всегда: во время редких прогулок по городу, в супермаркетах, а чаще всего – в аэропортах, по пути со съёмок домой и обратно. Вот и теперь, не успел мужчина сунуть сдачу в бумажник, а рядом уже притормозили две светловолосые девчонки с соками и чипсами, по виду – не старше его дочери. Обе сияли от счастья, кинувшись к Абрахаму с такой скоростью, что едва не опрокинули посетителей кафе.
– Извините, простите…
– Простите. Ой, здравствуйте! Скажите, это ведь вы, да? Это вы?
Дешёвая ручка в руках, горящие восторгом взгляды и быстренько начавшиеся копания в рюкзачках… Абрахам покосился на прижимавшие воротник солнцезащитные очки, которыми не успел заменить обычные, для зрения. «Это вы?» Пять из десяти фанатских появлений традиционно начинались с угнетавшего своей глупостью вопроса. Впрочем, при любых вопросах стоило ценить молодёжь, балдеющую от его фильмов. Особенно представительниц прекрасного пола.