Через двадцать лет
Шрифт:
Они поговорили о делах Виктора и школе, о злосчастном университете Хоуарда, куда всё-таки добрались – Луиза, не смотря на годы отсутствия, прилично ориентировалась в Эйвери-маунтин, некогда покинутом без надежд и планов на возвращение. Сейчас, рассказывая о минувших временах лекций, она будто вновь проживала собственную жизнь, переданную дочери. Чувство напрасности всей поездки отступило – даже бабушка Элинор была бессильна нарушить сложившееся понимание.
– А
– Сейчас «ничего особенного» сюда вряд ли подходит, - сказала она, - всё здорово изменилось, включая ваш мост.
Почему-то оба моста упорно тянуло ассоциировать именно с родителями. Поужинав в городе, обе Рубинштейн пересекли Истхилл Роуд на обратном пути в аэропорт. Луиза новую переправу рассматривала с не меньшим спокойствием, чем парк или университет – лишь в глазах отражалась тёплая, едва уловимая ностальгия.
– Спасибо тебе. Спасибо за прогулку, воспоминания… и за остальное, - собираясь на регистрацию, она обняла дочь – больше по-дружески, чем по-родительски, - удачи здесь.
Эрика знала, что, не считая Рождественского ужина, этот вечер, возможно, будет моментом самой сильной душевной близости в их семье. Понимание не исчезнет, откровения не сойдут на нет, но вечно свободного Джимми – если он действительно являлся таким – не удастся ни поймать, ни игнорировать. Как и эмоциональную привязанность к нему.
– Думаю, в скором времени я тоже прилечу обратно, - сказала девушка, взвешивая все «за» и «против», - не знаю, насколько это правильно, но, надеюсь, Нью-Йорк спасёт нас. Или удастся притвориться…
* * *
Занявшись работой, клубом, работой и снова клубом, Эрика коротала день за днём, временами получая от Локвуда вполне конкретное «Я скучаю», намёком пронизывающее редакционные письма. Обязанности на дистанции ненавязчиво радовали, а мысль о пьесе и вовсе согревала. Конечно, должны были начаться и случаться всяческие приготовления, о которых едва ли станет известно посторонним, реклама и так далее… Что-то было в кабинете озвучено насчёт интервью? И, параллельно указанным пунктам – первая читка будущего каста.
День, на который намечалось мероприятие, не являлся для театра особенным, и Эрика вторично подумала, что вряд ли её мнение играет какую-то роль. Александр, однако, преисполненный решимости видеть автора, молчал несколько недель, не позволяя усомниться, но и ничего не
«Начинаю совершенно-неожиданно-абсолютно новый проект. К делу привлечены: два лучших друга и один молодой автор».
Под твитом за считанные часы выросла стена из вопросов от театральной элиты, репортёров и друзей. Через три дня Эрика наткнулась в «Эйвери-маунтин пост» на заметку о постановке, которой занимается Александр Гаррет. Позднее – на ещё одну, уже в другой газете. Большое начало, по-видимому, обретало всё больший размах. Мелли радовалась и с трудом отмалчивалась на работе, Виктор бомбардировал СМС-ками со смайлами и неустанно поздравлял. Всё было замечательно.
Подъезжая к театру в день читки, Эрика предвкушала многочисленные интереснейшие знакомства, о которых недавно не смела и мечтать. Александр, как было оговорено, сам выбирал исполнителей, руководствуясь их профессиональными качествами, а не персональными предпочтениями. Мисс Рубинштейн доверяла ему уже на том основании, что наличие Эйба Дженнингса в спектакле гарантировало и зрителей, и публикации. И, если пойдёт гладко, официальную ДВД-версию «Леди Батлер» – тем более, для театра Гордона выпуск таких дисков был традицией.
На очередную пьесу собиралась публика, подъезжавшая к главному входу. Служебный же, находящийся прямо за углом от парадных красных дверей, также не пустовал. Возле ступенек, обдуваемые холодным воздухом, стояли двое. Эрика замедлила шаг.
– Сколько ещё ты будешь так себя вести? Может, пора, наконец, прекратить?
– Смени тон. Я сказал, что не могу приехать.
Высокий мужчина с темной бородой напоминал монумент – несовременный и мрачный. Полы распахнутого элегантного пальто трепал ветер, волосы лежали идеально, как на картинке. Сдвинув брови, незнакомец смотрел на одетого в тонкий свитер и джинсы парня, в котором Эрика узнала Дэниела Спаркса.
– Не можешь или не хочешь? – тут же спросил последний.
– Неужели трудно разок уступить?
– Ты решил поучить меня жизни? Совсем забылся?
– Тут, пожалуй, забудешься… Да я восемь лет пытаюсь!
Незнакомец, яростно сверкнув глазами, схватил Дэниела за руку, но вдруг заметил приближавшуюся ко входу девушку. Разжав пальцы и поправив пальто, он пошёл прочь, не удостаивая никого и словом. Помощник режиссёра, успев продрогнуть, шумно выдохнул и обнял себя за плечи. И, повернувшись, тоже заметил Эрику.