Черная книга смерти
Шрифт:
Какую бы камфару ни подкладывали в шкаф, борьба оказалась проиграна: когда доктор пришел в себя, подавляя одновременно желание застонать и позыв к рвоте, и посмотрел вокруг, его мундир был усеян отходами жизнедеятельности моли — пустые коконы, тельца, пыльная паутина. Он принялся стряхивать с себя все это. Итак, руки его свободны и он больше не в шкафу. Его уложили на кровать, подложив под кровоточащую рану на голове плотное полотенце. Свенсон ощупал рану пальцами — небольшой порез оказался крайне чувствительным — и понял, что кости целы, но без легкого сотрясения мозга не обошлось. Вандаарифф куда-то делся. Пистолета нигде не было видно. Как и Элоизы.
Он сел, тут же
Он побрел через коридор, уставленный шкафами, в главную комнату, а оттуда — на кухню. Картины тоже исчезли. Свенсон нашел керамический кувшин с водой, вымыл голову, вытер ее другим полотенцем — кровотечение довольно быстро прекратилось — и напился. Его мысли, как свинцовые шахматные фигуры, никак не хотели приходить в движение. Он спас ей жизнь в поезде — для чего? Чтобы она не отняла его собственную? Да, справедливая сделка.
Доктор закурил еще одну сигарету, зная, что его может затошнить, и бросил спичку на стол, надеясь оставить отметину. На каминной полке стояли часы, но не заведенные. Сигарета догорела до конца в его пальцах.
Он не был мертв, хотя и не знал, что для него лучше (сколько раз можно наступать на одни и те же грабли?): такое унижение или смерть. В мрачном настроении, но исполненный жестокой решимости, он вернулся в спальню и, роясь в письменном столе, нашел деревянный ящичек, а в нем — перевязанную тесемкой стопку писем. Свенсон узнал ту же руку, что вывела «простите меня», и открыл письмо — написанное двумя годами ранее и адресованное Августу Спарку… «Дорогой дядюшка…» Свенсон уронил письмо на стол, чувствуя себя последним глупцом. Дом ее дядюшки! Конечно! И она дала ему сыграть роль своего защитника, размахивающего пистолетом, хотя с самого начала знала, чем все закончится.
Комната была слишком тесной. Моргая, Свенсон вышел через по-прежнему открытую дверь в сад, где в кронах деревьев распевали птицы.
Доктор похлопал по карманам в поисках платка и сморщился от боли в левой руке. Он забыл о том, что проколол запястье стеклянным шипом. Теперь по его телу пробежала волна ощущений, подергивающаяся лента с нанесенным на нее слоем омерзительных видений — кенотаф, прогалина, окаменелое существо… Но там было и что-то еще, кроме этого, словно звук сладкоголосой скрипки среди труб военного оркестра. Он не в полной мере прочувствовал это в вагоне… восхитительное чувственное благоухание тела Элоизы, воспоминания о том, как он на мгновения становился ею. Источником их было новое стекло, возникшее из ее крови. Воспоминания почти непосильные, но Свенсон не хотел их прогонять. Он сел на деревянный стул, обхватил голову руками и закрыл глаза.
Первая сцена разворачивалась в гостиной: полковник Артур Траппинг, несчастный, никчемный… и Элоиза… звуки ссоры в другой комнате… мужчина и женщина. Свенсон не узнал ни одного из двух голосов, а значит, мужчина не был Франсисом Ксонком. Кто же тогда — его брат Генри? А женщина — Шарлотта Траппинг? На Траппинге был мундир… о чем это они — о переводе драгунского полка в распоряжение дворца? Или
Вторая сцена — в роще: Франсис Ксонк, стоя на коленях, болтал с тремя детьми Траппинга, подопечными Элоизы, — смешливый, веселый дядюшка. Но потом он посмотрел на Элоизу, и лицо его стало другим. Поначалу Свенсон решил, что тут какой-то заговор, но, сосредоточившись, погрузившись в воспоминания Элоизы, почувствовал что-то еще… капелька страха, словно Элоизу застали на месте преступления. Но что такое мог узнать Ксонк? Или дела обстояли наоборот? Вдруг Элоиза узнала один из его секретов… и вот теперь Ксонк обнаружил это?
Третья сцена оказалась самой тревожной: Элоиза и Шарлотта Траппинг с Каролиной Стерн, одной из главных пособниц графини. «Сент-Ройял», отдельный кабинет. Свенсон понимал очень мало: вот две женщины держатся за руки, Шарлотта Траппинг явно чего-то боится… но он понятия не имел, знали ли они миссис Стерн (знали ли о ее связи с заговорщиками) или только-только познакомились с нею, и не ведал, о чем они говорят, и… Свенсон нахмурился. Когда эта картина уже меркла, миссис Стерн поворачивалась к ним… что-то… да, что-то в ее руке отражало лучик света… карточка синего стекла.
Свенсон откинулся к спинке стула и, моргая, уставился на небо; эти три сцены показывали, как мало он знает о жизни Элоизы. Он ощутил невыносимое одиночество и кое-как встал на ноги. Знала ли графиня об этом доме? Когда Элоиза рассказала ей — в Карте или раньше? Сердце кольнуло при мысли о том, что мисс Темпл, скорее всего, мертва. И все же… он стал вспоминать дом Сорджа и Лины и уверился — да, уверился, — что симпатия Элоизы к мисс Темпл, ее преданность были настоящими. Правда, он уже успел увериться слишком во многом…
Шкаф! Он совсем забыл о Роберте Вандаариффе. Ему-то что здесь было нужно? Как он попал из Харшморта в Парчфелдт? Наверняка не по собственной воле. Но кто тогда мог провернуть это… и что потом с ними случилось? Как графине удалось заблаговременно назначить место встречи в этом доме?
Он вернулся в дом и занялся тщательным поиском — нет ли чего-нибудь, указывающего, куда ушли женщины? Но ничего не находилось. Впрочем, нужно ли отправляться за ними? Стоит ли проводить ночь в незнакомом лесу с риском замерзнуть до смерти? С мрачной решимостью обшаривал он ящики письменного стола и наконец обнаружил, что в один из них вделана потайная дверца. Доктор взломал ее замок перочинным ножом и достал кучку монет, в основном золотых. Перебравшись на кухню, он принялся открывать разные дверцы и ящики в поисках предмета, который послужил бы оружием. Наконец Свенсон нашел подходящий, довольно увесистый молоток (для отбивных? для забоя домашней птицы?). Доктор засунул его за пояс, выпил еще воды и, выйдя через переднюю дверь, направился по плиткам к той самой усыпанной листьями тропинке.
Дойдя до тропинки, он вдруг подумал, что надо вернуться к каналу, — женщины, вероятно, отправились в другую сторону. Руководствуясь то ли страхом, то ли здравым смыслом, Свенсон вспомнил о Чане, ожидающем на вокзале Строппинг, и решил добраться до города.
Обратный путь, как обычно, показался короче, и вскоре доктор, чьи мысли продолжали метаться, оказался у темных вод канала. Вышел он не к тому месту, где перебирался на другой берег с Элоизой, стал искать глазами маленький мостик, не нашел, но вскоре отыскал другой выход: по каналу двигалась низкая баржа, достаточно широкая, чтобы запрыгнуть на нее и так же легко соскочить на другой берег. Человек на барже опасливо помахал ему — возможно, его напугало неожиданное появление доктора — и оглянулся назад, свистнув резко и пронзительно, как рассерженная сойка. Потом он снова перевел взгляд на Свенсона, который старался улыбаться как можно добродушнее.