Черная корона
Шрифт:
— Правда, правда. — Он подошел к шкафу, распахнул скрипучие створки и принялся швырять прямо на пол вещи с ее полок. — Видишь, сколько всего накопилось за эти годы. И ведь это еще не все. Есть еще машина, украшения. Было много поездок, и всего вообще было много. Так ведь, милая? И тебе все это нравилось всегда. А на меня тебе было плевать. На мою боль, к примеру. Ты терзала меня все эти годы своими вопросами. Ты ни разу не промолчала деликатно! Хотя о чем это я?! Что такое деликатность, нам неведомо. Я жил с тобой все эти годы как на раскаленной сковородке. Силился отыскать себе место, где попрохладнее, где не так печет, и так и не смог…
— Что?..
— Да! Да! И я… — Удальцов замолчал минуты на две, рассматривая ее в упор, все думал, говорить или нет, говорить или нет, потом все же решился: — И мне кажется, что я ненавижу тебя.
— Да за что?! За что же, Женечка?! Я же старалась!
— Да, возможно, — кивнул он, не согласиться было нельзя, она и правда иногда старалась.
— А за что тогда?!
В ее красивых карих глазах задрожали слезы. Ей очень шло, когда она плакала, это придавало трогательной сексапильности, и она об этом знала. Пускай нечасто, но она прибегала и к этому оружию тоже.
— За что тогда ты ненавидишь меня, любимый?!
— За то, что ты развела меня с Эллой.
И как это, интересно, вырвалось?! Как?! Он же так тщательно все это хоронил в себе, все ведь успело зарубцеваться. А теперь вдруг прорвалось сквозь уродливый шрам и снова принялось кровоточить и болеть. Да так, что он уже не сумел остановиться и говорил, говорил, говорил.
— Если бы не твоя напористость, не твоя скотская страсть, Элла простила бы мне мой грех. И мы снова были бы с ней вместе. Нет! Ты не способна была отступить тогда. Ты пришла ко мне в кабинет. Ты подсыпала в коньяк какой-то дряни. Признайся хотя бы теперь: подсыпала? — Он смотрел на нее тяжело, как никогда не смотрел прежде. — А когда я уснул, ты позвонила ей и пригласила посмотреть на то, как у нас с тобой все прекрасно сложилось. Она ведь… Она ведь была такая маленькая, такая ранимая… А ты воткнула ей в сердце кинжал буквально и провернула там трижды. Первый раз, когда затащила меня к себе на день рождения и силой уложила в постель. Второй раз, когда позвонила ей и рассказала о том, что мы с тобой… А третий… Мы ведь долго говорили с ней накануне. Очень долго! И она, кажется, уже готова была простить меня.
— Перекрестись, если кажется, — фыркнула Алена презрительно, уселась на диван, закинув ногу на ногу, и ухмыльнулась. — Ах, бедный он, несчастный! Ах, затащили в постель бедного мальчика, лишив невинности! Хватит врать, Удальцов! Хватит корчить из себя жертву! Да ты же с первой минуты знакомства с меня глаз не спускал. Ты же хотел меня! Ты хотел меня всю! И получал то, что хотел, и оторвать тебя от меня было делом проблематичным. Потому что дома этого не было ни черта. Дома тебя ждала твоя сизая спирохета с капустным салатиком и кусочком сыра на краешке тарелочки. И с вечными нудными разговорами о смысле жизни. Она же не давала тебе, Удальцов! Сам же рассказывал, что у вас с Эллой были проблемы в интимной жизни. То ли больная она там у тебя была, то ли фригидная. Сам же говорил! И лез на меня всякий раз! И отпускать не хотел и…
— Отпускаю, Алена. Отпускаю, милая. На все четыре стороны отпускаю! — И Удальцов совершенно неожиданно рассмеялся с явным облегчением. — Уходи, детка! Я сыт твоим телом по самое не хочу, о душе разговор не ведем по понятным причинам, уходи!
Он очень боялся ее истерики. И не истерики самой, а того, что он мог уступить. Мог сломаться. Она станет рыдать, собираясь. Рыдать и причитать. А он, наслушавшись, начнет жалеть ее, ругать себя. И потом непременно уступит и оставит ее.
Странно, но истерики не было. Алена очень сноровисто раскидала свои вещи по сумкам. Набралось прилично, пять здоровенных баулов. Выгребла из шкатулки все свои цацки, увязав их в шейный платок узелком. Попросила денег на такси и отбыла восвояси. Правда, перед самым отправлением она вдруг выскочила из машины, подбежала к нему. Он провожал ее, опираясь о родительскую калитку. Схватила за воротник домашней куртки. Притянула его лицо к своему лицу, тут же больно впилась губами и зубами в его рот. А потом, когда он вырвался, прошептала с диким блеском в глазах:
— Не думай, что вам с ней это все сойдет с рук, любимый.
— С кем — с ней? — не сразу понял Удальцов, больше всего сейчас желая того, чтобы Алена поскорее уехала.
— Ты знаешь, о ком я. — Алена тряхнула кудряшками. — Так вот живи с мыслью о том, что возмездие неминуемо.
— Успокойся, прошу тебя. — Он недовольно сморщился. — Мы же современные, взрослые люди и…
— Я накажу вас обоих так, как вам не могло бы присниться и в самом кошмарном сне! Жди, родной! Жди расплаты!!!
Мазнула его по щеке губами, вприпрыжку вернулась к машине и через минуту укатила в неизвестном направлении. Может, к маме своей вернется теперь в деревню. Может, в свою однокомнатную квартирку, которую оставила за собой, переехав к нему. Его, если честно и откровенно, это волновало теперь мало. Больше тревожили угрозы, о которых она шептала ему на ухо.
Расплаты? Какой расплаты? О чем речь? Ладно, ему начнет гадить, так та женщина со скамейки при чем? Ей за что страдать?
Надо бы ее предупредить, решил Удальцов, ворочаясь на широченной родительской кровати без сна. Непременно надо предупредить, а то она и знать не будет, чья рука нанесет ей удар в спину.
Глава 3
Удар в спину пришелся как раз в ту минуту, когда Влада пыталась выстучать из узкой бутылочки кетчуп на кусок мяса. Уставши ждать мужа к ужину, она проголодалась. Во время обеда в столовой реабилитационного центра она почти ничего не съела. И голод ближе к вечеру принялся донимать, да с такой силой, что разболелся желудок. Ужинать без Игоря Андреевича она не имела права. Она должна была ждать его, все равно когда он вернется. Сегодня он что-то задерживался, забыв предупредить по телефону. А голод донимал. Вот и решила сделать себе бутерброд. Отрезала огромный ломоть черного хлеба со злаками, она любила именно такой. Потом положила на хлеб лист салата, дольки маринованного огурца. Сверху все это добро придавила куском вареного мяса и только собралась полить все кетчупом, как в спину ее ударили.
— Так тяжело дождаться мужа со службы и поужинать вместе с ним?!
Игорь Андреевич сграбастал ее затылок в охапку, больно сдавил и, выбив у нее из рук бутылочку с кетчупом, потащил из кухни в столовую. Швырнул ее там на диван и тут же без лишних слов принялся расстегивать ремень на брюках.
Влада сжалась. Сейчас должно было состояться что-то одно из двух. Либо он станет ее иметь прямо здесь в столовой на узком неудобном диване, либо примется стегать ее ремнем. В воспитательных целях, так сказать.