Черная метка
Шрифт:
– Мне интересно, как вы узнали об этом, – сказал Хэм. – Нам никто ничего не говорил.
– У меня свои источники информации.
– Кто сообщил журналистам? – спросила я.
– Наверное, у них тоже есть свои источники информации, – предположил Эгглстон.
Они с Хэмом начали открывать чемоданы и устанавливать оборудование. Из конфискованной Марино рации неожиданно раздался его позывной, напугав всех нас.
– Проклятие, – пробормотал он. – Девятый на связи, – сказал он в рацию.
Хэм и Эгглстон надели бинокулярные увеличительные
– Девятый, десять пять от Триста четырнадцатого, – отозвалась рация.
– Триста четырнадцатый, вы подъехали? – выкрикнул Марино.
– Нужно, чтобы вы вышли к крыльцу, – послышался голос.
– Десять десять, – отказался Марино.
Криминалисты начали проводить измерения в миллиметрах с помощью дополнительных увеличительных очков, напоминавших ювелирные. Бинокуляры увеличивали всего в три с половиной раза, а некоторые брызги крови были слишком малы для такого увеличения.
– Вас хотят видеть. Немедленно, – не умолкала рация.
– Господи, здесь повсюду разбросы. – Эгглстон имел в виду брызги крови от взмахов орудия убийства.
– Не могу, – ответил Марино по рации.
Триста четырнадцатый не ответил, и я заподозрила, что усилия Марино были напрасны. Я оказалась права. Через пару минут в коридоре прозвучали шаги, и вошел шеф полиции Родни Харрис. Он остановился в дверях с каменным лицом.
– Капитан Марино?
– Да, сэр, слушаю. – Он изучал пол у входа в ванную.
Хэм с Эгглстоном – в черных комбинезонах, резиновых перчатках, с увеличительными приборами на голове – только усиливали холодный ужас от места преступления. Они работали с углами, осями и точками схождения, чтобы геометрически реконструировать сцену убийства и каждый удар.
– Сэр, – произнесли оба.
Харрис не отрываясь смотрел на постель, играя желваками. Он был невысоким невзрачным человеком с редеющими рыжими волосами, время от времени объявлявшим войну своему излишнему весу. Не знаю, возможно, таким его сделали постоянные поражения в этой войне и другие невзгоды, но Харрис был тираном. Агрессивным и сразу давал понять, что не любит женщин, не знающих своего места, и именно поэтому я не понимала, зачем он взял на работу Брей. Возможно, он думал, она улучшит его имидж.
– Предупреждаю со всем возможным к вам уважением, шеф, – проговорил Марино, – не приближайтесь ни на шаг.
– Мне хотелось бы знать, капитан, кто сообщил об этом журналистам, – сказал Харрис тоном, который испугал бы большинство людей, которых я знала. – Вы делаете это назло или просто игнорируете мои приказы?
– Скорее последнее, шеф. Не имею ничего общего с прессой. Когда мы с доком подъехали, они уже были здесь.
Харрис взглянул на меня, словно только что заметил. Хэм и Эгглстон забрались на стремянки, прячась за своей работой.
– Что с ней произошло? – спросил меня Харрис слегка изменившимся голосом. – Боже мой!
Он закрыл глаза и покачал головой.
– Забита до смерти неизвестным
– Я хочу сказать, есть ли хоть что-то?.. – пробормотал он, и его неприступность стала быстро рушиться. – Ну... – Он кашлянул, не отрывая глаз от тела Брей. – Кто мог это сделать? Зачем?
– Мы работаем над этим, шеф, – произнес Марино. – Пока у нас нет ни одной зацепки, но, может, вы ответите на пару вопросов?
Техники-криминалисты начали старательно приклеивать скотчем ярко-розовый топографический шнур на капли крови, оставшиеся на белом потолке. Харрис побледнел.
– Вы что-нибудь знаете о ее личной жизни? – спросил Марино.
– Нет. На самом деле я даже не знаю, была ли у нее личная жизнь.
– Прошлым вечером у нее кто-то был. Они ели пиццу, может, немного выпили. Кажется, ее гость курил, – сообщил Марино.
– Ни разу не слышал, чтобы она с кем-нибудь встречалась. – Харрис оторвал взгляд от постели. – Я не назвал бы наши отношения дружескими.
Хэм остановился, держа конец шнура в воздухе. Эгглстон посмотрел вверх через бинокуляры на следы крови на потолке, надвинул на них измерительную шкалу и начал записывать показания.
– Что насчет соседей? – поинтересовался Харрис. – Кто-нибудь что-то слышал или видел?
– Простите, но у нас еще не было времени опросить соседей, особенно учитывая то, что никто не вызвал ни детективов, ни криминалистов, пока этого не сделал я, – ответил Марино.
Харрис внезапно повернулся и вышел. Я посмотрела на Марино, но он отвел взгляд. Я была уверена: он только что потерял все, что оставалось от его работы.
– Как идут дела? – спросил он Хэма.
– У нас уже кончаются подручные материалы. – Хэм приклеил конец шнура на маленькую каплю в форме запятой. – Ладно, а куда мне клеить второй конец? Переставь этот торшер в сторону. Спасибо. Оставь там. Прекрасно, – бормотал Хэм, приклеивая шнур к набалдашнику торшера. – Вам нужно завязывать со своей работой, капитан, и переходить на нашу.
– Вам она жутко не понравится, – пообещал Эгглстон.
– Это точно. Нет ничего хуже, чем тратить время впустую, – согласился Марино.
Реконструкция событий не была пустой тратой времени, но она представляла собой изнуряюще скучную работу, если только человек не был влюблен в транспортиры и тригонометрию и не обладал мелочно-дотошным складом ума. Идея заключалась в том, что каждая капля крови имела свою индивидуальную траекторию и в зависимости от скорости, расстояния и угла падения обладала определенной формой, которая могла о многом рассказать.
Хотя сегодня те же результаты могли дать компьютеры, работа на месте преступления требовала такого же времени, и все мы, кому приходилось давать показания в суде, знали, что присяжным больше нравились яркие, разноцветные нити на осязаемой трехмерной модели, чем пересечение линий на схеме.