Черная метка
Шрифт:
– Вот, например, эта девушка. Она пришла сюда с парнем, сделавшим ей подарок на день рождения – оплатившим татуировку. Начала с крошечной бабочки на бедре, была до смерти напугана. После этого каждую неделю приходит за следующей татуировкой.
– Почему?
– Это затягивает.
– Большинство накалывает несколько татуировок?
– Большая часть тех, кто накалывает одну, стремятся спрятать ее от посторонних глаз. Например, заказывают рисунок сердца на ягодице или женской груди. Иначе говоря, такая татуировка имеет особое значение. Или, может, человеку сделали наколку,
– А если у человека только одна татуировка на спине? Она для него важна? Может ли быть так, что он наколол ее не из бравады и не по пьянке?
– Я бы ответил – да. Татуировку на спине не спрячешь, если только никогда не снимать рубашку. Поэтому я думаю, она что-то означает.
Он бросил взгляд на пакет, стоящий на прилавке.
– Значит, вы принесли татуировку со спины? – спросил он.
– Два круглых желтых пятнышка, каждое размером со шляпку гвоздя.
Пит в раздумье помолчал, поджав губы, словно испытывая боль.
– У них есть зрачки, как в глазах? – поинтересовался он.
– Нет, – ответила я и оглянулась на Чака, проверяя, могли он слышать наш разговор.
Раффин сидел в кресле, листая журнал.
– Черт, – сказал Пит, – это нелегкая задача. Без зрачков. Не могу представить что-то без зрачков, если это животное или птица. Похоже, речь идет не о татуировке с помощью шаблона. Скорее авторская работа на заказ.
Он обвел руками мастерскую, будто дирижируя оркестром своих шаблонов.
– Все это образцы флешей, – сообщил он, – в отличие от авторской работы, как татуировки Грайма. Я утверждаю, что по татуировке можно узнать определенный стиль, как у Ван Гога или Пикассо. Например, я всегда могу узнать татуировку Джека Руди или Тин Тин – это самые красивые одноцветные работы.
Пит провел меня через мастерскую в помещение, которое выглядело как обыкновенная комната для обследования в кабинете врача. Оно было оборудовано автоклавом и ультразвуковым очистителем, на полке находилось хирургическое мыло, на столе – флаконы с антисептиком и мазями, в больших стеклянных банках – шпатели для отдавливания языка и пачки стерильных иголок. Машинка для татуировки выглядела как прибор для электрической акупунктуры, на сервировочном столике стояли квадратные бутылочки с яркими красками, лежали крышечки для перемешивания. В центре располагалось гинекологическое кресло. Наверное, на подставках было удобнее наносить рисунки на ноги и те части тела, о которых не хотелось даже думать.
Пит расправил на столике полотенце, и мы натянули хирургические перчатки. Он включил бестеневую лампу и пододвинул ее ближе, в то время как я открутила крышку банки, сморщившись от резкого запаха формалина. Вытянула из розоватой жидкости обрывок кожи. Законсервированная ткань стала похожей на резину. Пит без колебаний взял ее и посмотрел на свет. Повернул так и этак, изучил через увеличительное стекло.
– Да, – сказал он. – Вижу эти пятнышки. Там есть когти, держащиеся за ветку. Если выделить рисунок из фона, можно заметить перья хвоста.
– Птица?
– Точно, птица, – ответил он. – Может быть, сова. Прежде всего замечаешь глаза, и по-моему, они когда-то были больше. Их выдает штриховка. Вот здесь.
Я наклонилась ближе, наблюдая, как его палец мазками двигался над кожей.
– Видите?
– Нет.
– Очень слабое изображение. На глазах темные круги, вроде как маска, неровные, не слишком хорошо нарисованные, кто-то пытался сделать глаза намного меньше; а вот полосы, исходящие от желтых пятнышек. Неопытный глаз этого не заметит, потому что кожа слишком темная, плохо сохранившаяся, но если внимательно приглядеться, можно увидеть, что вокруг глаз она темнее, если это можно назвать глазами. Да. Чем дольше смотрю, тем больше уверен, что это сова, а желтые пятнышки – неудачная попытка тщательно прикрыть старую татуировку, превратив желтые кружочки в совиные глаза. Или что-то похожее на совиные глаза.
Я начинала видеть полосы, перья в темной штриховке, о которых говорил Пит, и яркие желтые глаза, заштрихованные по краям темными чернилами, как будто кому-то захотелось сделать их меньше.
– Некто хотел скрыть желтые кружочки, поэтому нарисовал поверх них темные окружности, – сказал Пит. – Поскольку верхний слой кожи пропал, с ним сошла большая часть новой татуировки – совы. Скорее всего ее накалывали не слишком глубоко. Но желтые пятнышки наколоты по-настоящему, намного глубже, чем нужно для рисунка. Это означает, что работали два разных мастера.
Он еще раз изучил обрывок кожи.
– На самом деле старую татуировку закрыть невозможно, – подвел итог Пит. – Но если знать свое дело, можно работать на ней и вокруг нее. В этом весь трюк. Наверное, это можно назвать оптической иллюзией.
– Есть ли способ узнать, частью чего могли быть желтые глаза? – спросила я его.
Пит разочарованно вздохнул.
– Жаль, что кожа в таком плохом состоянии, – пробормотал он, раскладывая ее на полотенце. Он заморгал. – Господи, эти химикалии меня достали. Как вы с ними работаете?
– Очень осторожно, – ответила я. – Можно воспользоваться вашим телефоном?
– Конечно, можно.
Я обошла стол, обеспокоенно поглядывая на Текси, которая подняла голову с подстилки. Она не отрываясь смотрела на меня, словно призывая меня отважиться на движение, которое ей не понравится.
– Все нормально, – успокаивающе проговорила я. – Пит, ничего, если я отправлю по пейджеру ваш номер?
– Пожалуйста, он не секретный.
– Ты хорошая девочка, – с надеждой на это сказала я Текси, обходя стол, чтобы позвонить.
Ее маленькие бесстрастные глаза напоминали акульи, тяжелая треугольная голова – голову змеи. Она выглядела как нечто первобытное, остановившееся в эволюции с самого начала времен, и я вспомнила надпись внутри контейнера.
– Может быть, это волк? – спросила я Пита. – Или даже оборотень?
Он опять вздохнул, в его глазах застыла усталость после тяжелой работы в выходные.
– Ну, изображение волков достаточно популярное. Вы понимаете – стадный инстинкт, одинокий волк... – объяснил он. – Но его трудно закрыть птицей, будь то сова или какая-то другая.