Черная пелерина

Квятковский Тадеуш

— Да-да, сейчас есть, а на завтра уж нет, — отметил мсье Матло, владелец парикмахерской для мужчин.

— И почему Господь Бог не забрал к себе меня, старого, никому не нужного человека, — заскулил восьмидесятичетырехлетний мсье Эскалье, мэр города.

— Пути господни неисповедимы, — изрек Дюверне.

— Такой достойный человек, патриот, известный писатель, богатый, со связями — и так нелепо погиб, — прибавил кассир Вендо.

— Смерть не разбирает, — вздохнул владелец галантерейного магазина, слегка сгорбленный мсье Жифль.

Изобретатель

трубочек с кремом, Жозе Вуазен, представительный, пышущий здоровьем мужчина, сказал в ответ на это замечание:

— А на этот раз разобрала, мсье Жифль. Она захотела могучего Дюмолена, а не такого, например, незаметного человечка, как вы или я. — Это определение только частично соответствовало правде: физиономия мсье Вуазена цвета спелого абрикоса размерами напоминала большую дыню.

Торнтон Маккинсли внимательно рассматривал местных знаменитостей, много бы он дал за возможность живьем перенести их на ленту задуманного фильма.

— На дне этого преступления сокрыта великая тайна, — зарычал медвежьим басом Вуазен и в один присест проглотил трубочку с абрикосовым кремом, творение собственного гения. — Будет ли преступление раскрыто, нет ли, но смерть Шарля Дюмолена будет иметь влияние на жизнь От-Мюрей. Да-да. Я позволю себе напомнить, что мы накануне выборов. Одна из наших партий лишилась покровителя!

Маккинсли понял, что у мсье Вуазена кроме таланта кондитера еще развита и жилка политика.

— Расстановка сил в городском совете значительно изменится, — продолжал Вуазен.

— Демагогия, — вмешался Сейнтюр, владелец образцового виноградника. — Мсье Дюверне контролирует ситуацию и без поддержки Дюмолена.

— Не спорю, не спорю. А что будет с памятником в честь жертв последней войны? Это же самый сильный ваш аргумент. Или вы думаете, что вдова сделает взнос?! Позволю себе усомниться в этом. — Вуазен театрально рассмеялся. — В политике нет сантиментов. Наша партия всегда воспользуется ситуацией. Нет слов, мсье Дюверне, я высокого мнения о вас, но я принадлежу к иному лагерю. В этот момент ситуация более благоприятна для нас. — Мсье Вуазен в белой тужурке, тесно охватывавшей его мощный торс, сам был похож на памятник революции.

Котар-старший побагровел со злости.

— Мсье Дюверне, не принимайте близко к сердцу. Владельцы виноградников за вас. Объединенными усилиями мы тоже в состоянии заложить памятник в этом городе. Имеется в виду памятник жертвам последней войны. Какой из монументов будет стоять на рынке, это еще большой вопрос!

Дюверне, как кандидат на должность мэра, тактично молчал.

Маккинсли спросил, прикидываясь наивным:

— А может, убийство Дюмолена было совершено по политическим мотивам?

Собравшиеся переглянулись. Воцарилось неловкое молчание, какое всегда бывает после чьего-нибудь ляпсуса. Мсье Матло кашлянул, старичок Эскалье демонстративно погрузился в изучение Библии.

Котар-старший снисходительно усмехнулся:

— Ну что вы! Наша борьба не такая уж кровопролитная.

Мы не бандиты, мы — политики. Это, милостивый государь, сделал кто-то нездешний. Тот, кто был заинтересован в том, чтобы сжить со света уважаемого гражданина От-Мюрей!

— Как же так — какой же интерес? — не согласился мсье Дюверне. — Денег-то он не взял.

В дверях кондитерской «Абрикос» появился кюре Бреньон. Он наверняка не ожидал застать такого большого скопления народа, потому что нерешительно замер на месте. Это продолжалось до тех пор, пока мадам Вуазен вприпрыжку не поспешила приветствовать дорогого гостя. Она подставила кюре кресло.

— Вот, дождались мы в нашем городе, — мрачно произнес священник.

— «Ибо прокрались иные люди, давно уже предназначенные к осуждению, неверующие, которые милость Божию обращают во грех…» — драматическим тоном произнес мсье Эскалье.

— Что это? — заинтересовался кюре.

— Цитата из Библии, — объяснил мэр.

Но священник пришел сюда как частное лицо.

— Мсье Маккинсли, я вижу, у вас с собой фотоаппарат. Пока еще хорошо видно, пойдемте, сфотографируем церковь! Вы получите огромное удовлетворение! Вы не можете заплатить после? — занервничал он, увидев, что Торнтон пошел к стойке, чтобы рассчитаться. — Ох, я совсем забыл, а ведь специально за этим и пришел сюда. Погребение завтра в девятнадцать часов, кто-то должен подготовить речь!

— Мсье Пуассиньяк! — медным голосом загремел Вуазен.

— Только Дюверне! — закричал Котар-старший.

Среди разгоравшегося спора Торнтон и кюре Бреньон покинули кондитерскую.

Со священником Торнтон провел около часа времени. Покинув жилище кюре, где он должен был выпить стакан красного вина, режиссер направился к Сильвии Лепер.

Дом он разыскал без труда. В От-Мюрей каждый ребенок знал дом комиссара. Торнтон прошел через миниатюрный, с фантазией устроенный дворик, в глубине которого помещалась небольшая вилла, а точнее, домик, укрытый почти по самую крышу кустами роз. Жара уже спала. С моря долетел солоноватый ветерок. Висевшее низко над виноградниками солнце делало очертания резкими, краски яркими. Чуткий глаз киношника замечал все прелести места и времени.

Прекрасная природа, спокойная жизнь провинциального городка, разнообразие людских типов, знойные дни и зеленые вечера — и среди всего этого одна поразительная ночь, ее завершение, а также подводное течение из причин и мотивов — вот тема фильма Торнтона Маккинсли. Он приехал в этот край не для того, чтобы скучать.

Режиссер нажал кнопку звонка. Послышались быстрые шаги.

— Дева Мария! — воскликнула мадам Сильвия Лепер и прыжками газели преодолела прихожую, оставив Маккинсли в открытых дверях. Из глубины помещения она позвала уже более тихим голосом: — Прошу, входите! Что за приятная неожиданность! Налево, дорогой мсье Маккинсли, налево. Прошу в столовую, я сейчас приду. Понимаете ли… Я тут по хозяйству…