Черная роза
Шрифт:
— Мне хочется верить в благие намерения молодого короля, — слабо запротестовал Сокман.
Хозяин отрицательно покачал головой. Он разрезал пропитанный мясной подливой ломоть хлеба на мелкие кусочки и бросал их в блюдо для подаяния нищим, стараясь при этом не замаслить руки. На блюде уже лежало множество хрящей и крылышек птицы. Завтра нищие получат много лакомых кусочков.
— Я объясню тебе твою ошибку. (Уолтер знал, что это любимая фраза старика.) Мы не должны ждать ничего хорошего от этого короля. Он — нормандец, и вот тебе ответ на твой вопрос. Я неоднократно повторял это людям, которым, подобно тебе, не следует верить сладкой
Уолтер слышал старика, рассказывающего, что же сказал король, и подтверждавшего, что он был всегда прав, но внук не следил за рассуждениями деда. Он увидел, что мать открывает Библию и у нее остекленел взгляд.
— Я вижу озеро непрекращающегося огня! — внезапно произнесла леди Хильд. — Приближается день, когда Бог в гневе обрушится на нас.
Все окаменели, и даже свиные глазки Сокмана с ужасом посмотрели на леди Хильд.
Люди жили в постоянном страхе и знали, что вскоре свершится Второе Пришествие. Обычно каждый человек в конце дня смотрел на небо на западе и думал, есть ли там какие-либо признаки того, что Бог за ним придет еще до наступления утра.
Алфгар не обратил внимания на слова дочери. Он отрезал себе куски желтого сыра и начал рассказывать о стоящих кубках. — Уважаемый священник, — обратился к нему дед, — хочу, чтобы вы обратили внимание на кубок «Любимый Джон». Это очень старая вещь. Она принадлежала леди Хильд, в честь которой назвали мою дочь. Видите, какая искусная работа! Мне кажется, что его изготовили греки, и, наверное, мастер жил в Антиохии. Форма кубка также подтверждает его древнее происхождение. Он изготовлен в виде вазы с двумя ручками по бокам. Пятое столетие, а вы как думаете?
У священника была в руках целая тушка фазана. Он пробормотал:
— Несомненно, — и продолжал жевать.
— Отрадно думать, что изображенная на кубке фигура апостола рассказывает нам о том времени, когда он находился на острове Патмос и начал предсказывать будущее. Взгляните, лицо у него осунулось из-за поста, а глаза ярко горят…
Из-под стола раздался громкий визг. Там из-за кости подрались собаки. Алфгар прервал лекцию и резко крикнул:
— Чомпер! Брифф! Четвинд!
Вилдеркин снял со стены копье и начал энергично шуровать под скатертью. Шум прекратился.
— Теперь взгляните на этот кубок, — продолжал хозяин, показывая на кубок «Бернар из Клерво». — Он не такой старый, но я его очень ценю, потому что его когда-то держал в руках великий святой, в честь которого назвали этот кубок.
Леди Хильд продолжала что-то тихо бормотать, но разобрать ее слова было невозможно. Она подняла голову и взглянула на Уолтера, было понятно, что она не узнает сына. Потом она отчетливо произнесла:
— Небеса разрывались, как пергамент, и горы и острова менялись местами. Короли на земле прятались в пещерах и в горах. Настал Великий День гнева!
— Я не могу спорить со святым словом, — улыбнулся Алфгар. Он обратился к Вульфе, стоявшей за креслом госпожи: — Она устала. Отведи леди Хильд наверх, в ее покои. — Затем он снова повернулся к гостям: — Может, нам допить вино и сыграть в бирюльки? Предупреждаю, я хорошо играю, и поэтому для ваших кошельков будет лучше, если мы назначим низкие ставки.
Тристрам спал в комнате Уолтера на охапке соломы. Он сразу заснул, пока еще не успели погасить сальный фитиль. Тристрам
Они позавтракали, и в этот момент пришел Вилдеркин, чтобы сообщить, что дед вызывает Уолтера к себе в рабочую комнату. Уолтеру было строго-настрого приказано никогда не входить туда. Комната располагалась в темном коридоре под внутренней лестницей, и там было всего одно окно с железной решеткой. Оно выходило на ров, и его было видно только поверх частокола и больше ниоткуда. Мальчиком Уолтер часто залезал на частокол, заглядывал в окно и гадал, что же находится в этой комнате. Он гадал: может, его дед занимается колдовством и потому все держит в секрете?
Когда он пришел, деда не было в комнате, и поэтому Уолтеру удалось все разглядеть. Он был разочарован — помещение оказалось небольшим и плохо обставленным, с глиняным полом. Вся мебель состояла из стола и кресла, и еще там была жаровня, где слабо тлели угли. На стене висели полки с документами. В комнате не было ничего таинственного, и в ней было неуютно.
В сопровождении Вилдеркина вошел хозяин Герни, одетый в серого цвета платье с отделкой из меха. Уолтер в первый раз осознал, что дед не был высоким человеком. Алфгар сел в кресло и положил ухоженные руки на стол. Он заговорил, четко формулируя фразы.
— Вилдеркин, — сказал он, взглянув на внука и отводя взгляд в сторону, — мне нужно кое-что сказать. Я все серьезно обдумал и не желаю, чтобы меня прерывали. Если Уолтер пожелает что-то сказать, он должен, как всегда, обратиться к тебе. Я когда-то дал клятву, и теперь ее негоже нарушать. С этим все согласятся. Я желаю пояснить все изменения, которые произошли в Герни. Все, что я делаю, — это нарушение традиций рыцарства. Я с этим согласен. Я больше всех переживаю, что Герни оказался в подобном положении. — Дед помолчал и слабо улыбнулся: — Конечно, легче болтать о голоде, чем вытерпеть его. Хотя многие могут заявить, что лучше помереть с голоду, чем следовать моему плану.
Он сплел пальцы на животе и перекинул ногу на ногу, /олтеру были видны его красивые, отделанные мехом сапоги. — Я мог бы сказать, что нам приходится очень туго, так как гго величество король решил забрать у меня земли, и мы больше не могли зарабатывать на жизнь выращиванием зерна, овощей и так далее. Рыцарь не имеет права делать ничего, кроме благородного использования оружия, он может лишь контролировать своих людей и давать советы королю. Но у меня есть около двух десятков людей, которые зависят от меня, и я должен им обеспечить какую-то пищу, потому что никто из них не желает голодать. Их не связывают рыцарские традиции, и у них нормальные животы, жаждущие пищи. У меня есть дочь, за которой необходим особый уход… Наверно, ей осталось недолго пожить с нами. Я многое испробовал. Я унижался и постоянно подавал петиции королю, в которых просил вернуть мне хотя бы часть земли. Я даже предлагал свои услуги королю, считая, что мой опыт и здравый смысл смогут принести ему пользу. Мне ясно далги понять, что мне не видеть земли как собственных ушей и что в моих услугах не нуждаются. Поэтому для меня оставалось только одно. Я даже не стану повторять, как мне все это противно. В моих венах течет лучшая кровь в Англии, и я всегда гордился своими правами и привилегиями и пытался принять испытания с достоинством. Надеюсь, что все, кто от меня зависит, думают так же.