Черная вдова
Шрифт:
– Вчера был рабочий день, - заметил следователь.
– Ну, хорошо, смилостивился он, видя, что этот вопрос для допрашиваемого весьма щекотлив.
– Чем вы занимались тридцать первого декабря?
Путаясь и сбиваясь, Вербицкий рассказал, что, мол, поохотились, немного отдохнули и затем поехали в совхозный поселок.
– Выпили?
– спросил следователь.
Вербицкий промолчал.
– Ярцев употреблял спиртное?
– несколько изменил постановку вопроса Голованов.
– Было, - кивнул Вербицкий и добавил: - А что в этом такого? Новый год...
–
– чуть усмехнулся следователь.
Отпираться было глупо: видок у Николая Николаевича был еще тот, сам за себя говорил.
– Я ведь не за рулем, - пожал плечами Вербицкий.
– И много приняли?
– Имеет ли это значение?
– чуть ли не со стоном произнес Вербицкий.
– Имеет, Николай Николаевич, имеет, - сказал следователь.
– Будь Ярцев трезвый, может, и не случилось бы несчастья. Вы ехали на двух машинах, не так ли? Кто в какой находился?
Николай Николаевич рассказал, стараясь быть предельно кратким. Разумеется, о гонках по льду и других подробностях он умолчал.
Особенно мучительно было Вербицкому рассказывать о самом происшествии. Он почти ничего не видел и не помнил. Радостные крики дочери и Глеба, песни, что он распевал под аккомпанемент Дика, пустая полынья... Смутные отрывки... И, чтобы как-то выкрутиться, пояснил:
– Знаете, в машине я задремал. Весь день бродил по лесу с ружьем, устал. Ну, еще рюмочка коньяку. Словом, сморило.
– Да, насчет охоты, - словно вспомнив что-то, спросил Голованов.
– Кто получил лицензию на отстрел лося, вы или Ярцев?
У Вербицкого похолодело внутри. Выручило его то, что в комнату заглянул начальник РОВДа.
– Извините, товарищи, - сказал он.
– Приехала судмедэксперт, и если есть вопросы...
– Да, да!
– ответил молчавший до сих пор райпрокурор.
– Есть.
– И у меня, - поднялся следователь.
Они прервали допрос и вышли, сказав, что минут на десять.
Генерал снял шинель: согрелся. Прошелся по кабинету.
– Слушай, Игнат Прохорович, - провожая его глазами, хмуро произнес Вербицкий.
– Видишь, что этот парень делает?
Копылов остановился возле него.
– Обыкновенное дело - выясняет, - ответил генерал со вздохом.
– Он же меня под монастырь подводит!
– воздев руки вверх, трагически сказал Вербицкий.
– Неужели не понимаешь, куда он клонит? Вопросики-то какие, а?! Он понавешает на меня такого...
– Но ведь было, да?
– снова вздохнул Копылов и сам же ответил: - Было. Ты не скажешь, так этот шофер Матвеича...
– Копылов не замечал, что обращается к Вербицкому на "ты", а прежде они всегда были на "вы". Наверное, потому, что так начал сам Вербицкий.
– Шофер не видел, как мы...
– поспешно произнес Николай Николаевич и замолчал.
– Глеб даст показания. И потом - вскрытие. Анализы. Тут уж ничего не поделаешь, пьянка налицо.
– Но неужели нельзя избавить меня от всего этого? Ты же генерал! Хозяин области!
– В голосе Вербицкого явно звучали просительные нотки. Слышь, Игнат Прохорович, скажу тебе по секрету... Да, собственно, это уже никакой не секрет. Меня ведь почти утвердили... заместителем министра. Сам понимаешь: связи, возможности. А друзей я не забываю, - многозначительно посмотрел он на Копылова.
– Не те слова говоришь, - покачал головой генерал.
– Не те. Времена, брат, переменились. Ой, круто переменились. Тебе, в Москве, это, наверное, еще лучше известно, чем мне.
– Ну что я такого натворил, что? И почему этот мальчишка-следователь позволяет?..
– начал кипятиться Николай Николаевич.
– В конце концов, я могу сейчас снять трубку и прямо к первому секретарю обкома! Действительно!..
– накручивал он сам себя.
– Твое право, - пожал плечами генерал.
– Смотри, не сделай хуже. В декабре у нас в Средневолжске был зампред госкомитета. В Плёсе остановился. Ну и крепко...
– Копылов щелкнул себя по воротнику.
– Тоже хватался за телефон. И где теперь этот залетный? На пенсию проводили. Без всякой благодарности за многолетний самоотверженный труд. Так что подумай.
Вербицкий сник, еще больше сгорбился.
– И скажи честно, - негромко спросил генерал, - лицензия на отстрел имелась?
Это была последняя капля.
– Какой черт лицензия!
– простонал Вербицкий.
– Дернула же меня нелегкая потащиться сюда! Поохотился, ничего не скажешь! Отдохнул, называется, душу отвел. Но кто мог подумать? Кто?! Как я мог, стреляный воробей?..
– Во-во... Эх, кабы знать, где упасть, да соломки бы припасть, покачал головой Копылов.
– Игнат Прохорович, - взмолился Вербицкий.
– Ну сделай что-нибудь!
– Дорогой Николай Николаевич, как? Прокуратуре я не указчик. Она сама осуществляет надзор за милицией. Подумай, ты же тертый калач, отлично видишь, что происходит в стране. Ведь крыть нечем! Да еще лось. Браконьерство!
Он не договорил: вернулись Кулик и Голованов.
Снова посыпались вопросы, и каждый для Вербицкого - как нож в сердце.
Глеб не спал, а словно находился в обмороке. Утром он разлепил глаза, разбитый, с тяжелой головой, с трудом соображая, где находится. На потолке - лепнина, тяжелая люстра. Напротив - во всю стену - полки с книгами.
Кабинет отца... Глеб лежал на диване в брюках, рубашке и носках, под шерстяным пледом. В сознании медленно всплывали картины, которые проходили перед глазами, словно прокрученная задом наперед кинолента. Стоп-кадром застыла самая страшная: мокрая голова бати на снегу с растрепанными волосами и белой-белой плешью.
Впервые Глеб столкнулся со смертью так близко, можно сказать, глаза в глаза.
С тех пор как он себя помнит, в прозрачные и звонкие, как хрусталь, детские годы, в пору юношества, для Глеба оставалось непреложным, что окружавшие его люди - отец, мать, брат Родион - будут всегда. Они даны ему вместе с этим миром, с воздухом, которым он дышит, с солнцем, которое всходит и заходит каждый день. Конечно, кто-то умирал, но то были посторонние, не из его вселенной... И вот она дала трещину, в которую было жутко заглянуть. Там таилось ничто, небытие. Как объяснить и понять их? Для чего это?