Чернее черного
Шрифт:
Март снова начал рассказывать, как констебль Делингбоул раздавил его часы.
— Я одолжу тебе свои, — пообещала она.
— Я не хочу, чтобы ваши соседи меня увидели, — сказал Март. — Еще подумают, что я пришел за их детьми. Когда мы с Пинто жили в Байфлите, заявились какие-то парни, стали долбиться в дверь и орать, педофилы, убирайтесь вон!
— Почему они приняли вас за педофилов?
— Не знаю. Пинто сказал, ты так выглядишь, ты так ходишь, у тебя так пальцы торчат из башмаков, и шляпа у тебя такая. Но тогда
— И что случилось потом? После того, как они начали ломиться в дверь?
— Пинто вызвал полицию!
— И полиция приехала?
— О да. На патрульной машине. А потом увидели, что это я.
— И что?
Губы Марта медленно растянулись в улыбке.
— «Вперед, констебль Делингбоул!»
Она порылась в шкатулке с украшениями в поисках часов и обнаружила одни со стразами, для сцены. Лучше куплю ему новые, подумала она, подешевле. И надо спросить, какой у него размер обуви. Может, если у него будут новые ботинки, он свалит, прежде чем Колетт заметит. Ей приходилось постоянно отвлекать Колетт, обращать ее внимание на происходящее перед домом и трещать как сорока всякий раз, когда та заходила на кухню. Он должен уйти, думала она, прежде чем Колетт решит как-то обезопасить сарай, потому что как только она зайдет в него, сразу же обнаружит следы пребывания Марта; она представила, как Колетт верещит и размахивает садовыми вилами с насаженным на них перепуганным гостем.
— Как по-вашему, может, поставить сюда кровать? — спросил Март, когда она принесла ему термос.
— Матрас — может быть, — сказала Эл и тут же прикусила язык.
— Жалко, я не додумался захватить шезлонг в садовом центре, — сказал Март. — Знаю! Он хлопнул себя ладонью по шапке. — Гамак! Вот что мне нужно.
— Март, — сказала она, — ты уверен, что не замешан в уголовщине? Потому что я не могу отвечать, не могу рисковать, мне придется сказать кому-то, понимаешь. Тебе придется уйти.
— Отец проломил мне голову куском трубы, — сообщил Март. — Это считается?
— Нет, — ответила она. — Ты был жертвой. Это не считается.
Жестокие удары по черепу, подумала она. Колетт считает, они очень важны. Она спросила меня о них как-то раз, под запись. Тогда я не знала почему. Теперь понимаю, что она думала, может, с них-то и началась моя ненормальность.
— Хотя вообще-то это был отчим. Я всегда думал, что он мой папа, но мама сказала, нет. Нет, сказала она, он твой отчим.
— Сколько отчимов у тебя было?
— Несколько.
— У меня тоже.
День выдался теплый, они сидели на садовых стульях, приотворив дверь, чтобы впустить свежий воздух.
— Хорошо, что мы выбрали сарай с окошком, — сказала Эл. — Не то бы ты задохнулся.
— А с другой стороны, нет, — возразил Март. — Потому что через него за мной следят, подсматривают, чтобы донести Большому Д.
— А с другой стороны, нет, — согласилась она. —
Соседская девочка с воплями вылетела из игрушечного домика. Эл встала и увидела, как та несется по лужайке, скользит, останавливается и вонзает зубы в икру брата.
— Ой! — вскрикнула Эл. Она вздрогнула, словно это ее укусили.
— Мама, мама! — заревел ребенок.
Март захлопнул дверь сарая и упал на четвереньки. Из кухни донесся голос Мишель:
— Я иду, о боже, я иду, и кому-то сейчас здорово влетит.
— Садись. — Март потянул Эл за юбку. — А то она тебя увидит.
— Укусила брата, — заорала Мишель, — ну все, блин, теперь я тебя укушу.
Они вместе опустились на колени. Март дрожал. Эл ощутила необходимость помолиться.
— Иисусе! — вскричал Март.
Слезы брызнули из его глаз. Он навалился на Эл. Она поддержала его. На нее словно осел мешок мусора и костей; Март благоухал изрядно подгнившим компостом.
— Тихо, тихо, — бормотала она и гладила его по шапке.
Мишель неслась по вытоптанному газону, на плече ребенок, на лице — зверский оскал.
Колетт взяла мобильник и услышала:
— Угадай, кто?
Догадалась она сразу. Какой еще мужчина позвонит ей?
— Не виделись с тех пор, как налетели на тебя в «Элфиксе».
— Чего? — переспросил Гэвин. Оцепенело, как будто она обругала его.
— В магазине, — пояснила она. — В Фарнхэме. В субботу, помнишь?
— В каком?
— В «Элфиксе». Гэвин, отчего ты вечно не можешь запомнить самые банальные названия?
Пауза. Гэвин тревожно переспросил:
— Хочешь сказать, он так называется? Тот универмаг?
— Да.
— А почему ты так и не сказала?
— Боже, дай мне сил, — вздохнула она. Потом добавила: — Может, положишь трубку и попробуем заново?
— Если хочешь, — согласился Гэвин. — Ладно.
Тишина в трубке. Она подождала. Телефон зазвонил.
— Гэвин? Алло.
— Колетт? Это я, — сказал он.
— Какая приятная неожиданность.
— Теперь можно с тобой поговорить?
— Да.
— Ты была занята или что?
— Давай просто забудем, что ты мне уже звонил. Давай попробуем еще раз, и я не буду упоминать о том, где в последний раз видела тебя.
— Если хочешь, — беззаботно согласился Гэвин. Его тон означал, что он считает ее капризной донельзя. — Но почему ты не могла говорить, она была рядом? Ну ты поняла, толстуха.
— Если ты об Элисон, ее нет дома. Вышла прогуляться. — Колетт вдруг подумала, как странно это звучит; но именно так Элисон объяснила свой уход.
— Значит, ты можешь говорить?
— Послушай, Гэвин, что тебе надо?
— Просто хочу узнать, как у тебя дела. Как ты поживаешь.
— Хорошо. Отлично. А ты как? — Боже, подумала она, я уже теряю терпение.