Чернее черного
Шрифт:
— Он спал, — предположила Колетт.
Эл подумала, она не знает, как нам повезло, ведь мы могли приютить еще и Пинто.
— Он не спал, — возмутился Март. — Его забрали. А доказательство такое: когда он вернулся, то снял рубашку, и все увидели, что они стерли его татуировку.
— Ты должен уйти, — сказала Колетт. — Надеюсь, тебе это ясно?
— Сарай не всякому сгодится, — заметил Март. — А по мне, так отличное место. Жучков меньше.
— Думаю, полно. Хотя, уверена, тебе он кажется идеально чистым.
— Не ползающих жучков. Подслушивающих жучков.
— Что за бред. Кому охота тебя подслушивать? Ты бродяга.
— В наши дни и камеры повсюду натыканы, — продолжал Март, —
— Ты выметешься отсюда через десять минут, — сообщила Колетт. — Я пойду в дом и засеку время. А потом, что бы ты, Элисон, ни говорила, я позвоню в полицию, и его заберут.
Интересно, Делингбоул существует на самом деле или он — сон, подумала Эл. А потом сообразила, да, конечно, он существует, Мишель его знает. Он читал лекцию о сарайной преступности. Разве такое приснится?
Прошел не один час, прежде чем Колетт снова заговорила с ней. Им приходилось взаимодействовать, случайно сталкиваться: в какой-то момент Колетт протянула ей трубку — надо было ответить на звонок клиента, а позже они одновременно зашли в подсобку с корзинами для белья и так и стояли, холодно повторяя, после вас, нет, после вас.
Но «Коллингвуд» был слишком мал для длительной междоусобицы.
— Что, по-твоему, я должна сказать? — вопросила Эл. — Что больше не приючу бродягу? Хорошо, не буду, если тебе это настолько не по душе. Господи! Он же не причинил никакого вреда.
— Твоей заслуги в этом нет.
— Только снова не начинай, — попросила она.
— По-моему, ты не осознаешь, какие люди бывают на свете.
— Нет, я слишком хорошо это осознаю, — пробормотала Эл. — Ты не осознаешь и половины зла, творящегося в мире, — прошептала она себе под нос.
— Я недавно видела Мишель, — сообщила Колетт. — Она говорит, следи за покупками.
— Что?
— В багажнике. А то сопрут, пока открываешь дверь дома. Не оставляй крышку багажника открытой. Сейчас эпидемия воровства продуктов.
— Вроде бы я сама ничего не покупаю?
— Прекрати уже бормотать, — попросила Колетт.
— Перемирие? — предложила Эл. — Сядем за стол переговоров? Выпьем чаю?
Колетт не ответила, что Эл восприняла как «да» и подошла к раковине, чтобы наполнить чайник, глядя в сад, на опустевший «Балморал». Колетт обвинила ее в том, что она приютила Марта, но не в том, что она кормила его; не в том, что она покупала продукты и контрабандой проносила их в дом. Колетт ее пальцем не тронула, зато наорала, спросила, не рехнулась ли она и чего вообще хотела, привести в район банду грабителей, педофилов, террористов и потенциальных убийц? Не знаю, ответила Элисон, ничего я не собиралась, я лишь хотела сделать доброе дело, наверное, я не подумала, я просто пожалела его, ведь ему некуда было идти, вот он и залез в сарай.
— Иногда, — сказала Колетт, — мне кажется, что ты такая же тупая, как и толстая.
Но это не так, подумала Эл. Конечно нет. Она знает, что я не глупая. Иногда у меня в голове все путается из-за неразберихи с памятью, из-за того, что воспоминания детства просачиваются в настоящее. Мне кажется, меня держали в сарае. Мне кажется, меня загоняли туда, я искала в сарае убежища, спасения, мне кажется, что меня сбивали с ног и я падала на пол, потому что кто-то в сарае поджидал меня, темная тень поднималась из угла, а ножниц у меня с собой не было, и я не могла даже ткнуть его. Мне кажется, что потом на дверь вешали замок и
Она видела прошлое смутно — лишь очертания, черную массу на фоне черного неба. Она не видела настоящее — его взболтала бурная сцена, которую устроила Колетт, сцена, которая до сих пор эхом отдавалась у нее в голове. Но видела будущее. Она заставит меня гулять, таскать тяжести — как и угрожает — на запястьях и лодыжках. Будет ехать рядом, в машине, следить за мной, но только поначалу. Она не захочет отвлекаться от рассылки счетов за предсказания, которые я сделала, и духов, которых я подняла из могил: за беседу с вашим дядей Бобом, 10 минут, lb150 + НДС. Так что, может, она и не будет ездить рядом — просто выставит из дома, и все. И мне некуда будет пойти. Возможно, я тоже смогу найти прибежище в чьем-нибудь сарае. Поначалу я буду заскакивать в супермаркет, покупать сэндвич и булочку, потом жевать их, сидя на какой-нибудь скамейке, а если дождь и я не смогу забраться в сарай, то заползу в парке под эстраду. Оказывается, так легко представить себе, как человек превращается в бесприютного нищего.
— Кто, говоришь, крадет покупки? — спросила она, думая, как знать, может, скоро их буду красть я.
— Эван говорит, нелегальные иммигранты.
— В Уокинге?
— Ой, да их везде полно, — сказала Колетт. — Ну, знаешь, беженцы. Совет убирает скамейки из парка, чтобы никто не мог на них спать. Что ж, мы получили свое предупреждение, верно? С сараем.
Она выпила чай, который заварила Элисон, прислонившись к столу, точно в привокзальном буфете. А ловко я выставила его, думала она, побоялся со мной спорить, зараза, с первого взгляда понял, что я крепкий орешек. Она ощутила голод. Залезть в банку с печеньем для клиентов, пока Эл не смотрит, совсем несложно, но она отказалась от этой мысли. Мишель сказала, у них в мусорном баке обнаружилась куча картонок от еды навынос, теперь ясно, что они вполне могут быть на совести бездомных. Хватит жрать, подумала она, по крайней мере мне. Образы Зоуи вгрызались в ее мозг, подобно крысам в клетке без дверцы.
Десять
В то лето черная жижа полилась из труб «Фробишера», стоявшего вниз по холму. Дни выдались жаркие, столбик термометра перевалил далеко за отметку девяносто. Животные заползали в тень. Дети краснели как раки в своих комбинезончиках. Болезненные горожане покупали маски с угольными фильтрами, чтобы защититься от избытка озона. Продажи мороженого и пива выросли вдвое — как и лекарств от простуды и гриппа. Газоны на Адмирал-драйв потрескались на солнце, а трава превратилась в клочковатую солому. Все водные потехи на участках приказано было отключить. Фонтаны замолчали, пруды пересохли. Больницы были набиты битком. Умирали старики. А на телевидении вспыхнула эпидемия спиритических программ, оккупировавших все каналы.
Колетт угрюмо смотрела все программы подряд, обвиняя медиумов в неприкрытом жульничестве и подлоге, кляня тупость зрителей в студии. Совершенно безответственно, сказала она, вбивать людям в головы, будто так можно общаться с мертвыми. В дни, когда они с Эл только познакомились, сразу после гибели принцессы, клиенты корчились, если на них показывали пальцем, извивались в своих креслах, отчаянно желая спихнуть послание на соседа справа, слева, спереди или сзади. Но теперь они приходили на шоу, уже обработанные телевизионщиками, и дождаться не могли своих посланий. Когда медиум спрашивал: «Кто знает Майка из мира духов?» — пятьдесят рук взмывали вверх. Они орали, радостно восклицали, обнимая друг друга, улыбались в камеру, даже если поблизости не было ни одной. Они кричали: «Б-о-о-оже мой!» — и разражались скрипучими рыданиями и собачьим скулежом.