Чернее черного

Мантел Хилари

— Ты правда думаешь, что я тебя брошу, Элисон? Чтобы ты в одиночку выслушала плохие новости? Неужели ты так обо мне думаешь? — Колетт шмыгнула носом. — Я чувствую, что меня не ценят. Меня предали.

— О боже, — сказала Эл. — Вокруг тебя слишком много медиумов. Ты стала чересчур эмоциональна.

— Ты не понимаешь, — провыла Колетт. — Ты не понимаешь, ведь Гэвин предал меня. Я знаю, каково это. Я никогда бы так ни с кем не поступила.

— Ну вот, опять. В последнее время ты постоянно твердишь о Гэвине.

— Я не твержу. Я вообще о нем не упоминаю.

Когда

они вошли в приемную, Эл внимательно изучила сотрудниц за стеклом. Она не нашла той, что смеялась над ней. Может, мне не стоило ничего говорить, но, когда я увидела, что она заказала круиз по Нилу, я не выдержала. Я не желала, совсем не желала ей никакого зла. Я просто ее предупредила.

— Интересно, — сказала она, оглядываясь.

Комната в точности походила на приемную врача, как ее обычно описывали клиенты: люди кашляют и чихают на тебя, и надо долго, долго ждать. Я никогда не болею, подумала она, вот и не знаю на собственном опыте. Конечно, у меня случаются недомогания. Но не из тех, что врачи могут вылечить. По крайней мере, так мне кажется.

Они присели, Колетт заговорила о своей самооценке, о том, что она у нее заниженная, о своей одинокой жизни. Ее голос дрожал. Эл подумала, бедняжка Колетт, в такое уж время мы живем. Не может попасть на спиритическое шоу, вот и пытается оценить свои шансы на участие в шоу откровений. Она представила, как Гэвин, спотыкаясь о провода, плетется из темноты к слепящему свету, из темноты собственной тупости к слепящему свету блеклых укоризненных глаз. Она слышала, как зрители охают и свистят; видела, как Гэвина судят, признают виновным и приговаривают к повешению. Она сообразила, что в прошлой жизни Гэвин был повешен за браконьерство. Вот почему он никогда не застегивает верхнюю пуговицу рубашки. Она закрыла глаза. Услышала запах дерьма, навоза. Гэвин стоял с петлей на шее. Его унылую физиономию украшали бачки. Кто-то лупил в жестяной барабан. Толпа собралась небольшая, но шумная. А она? У нее был выходной. Женщина продавала пирожки с бараниной. Она только что купила парочку.

— Проснись, Эл, — сказала Колетт. — Назвали твой номер! Зайти с тобой?

— Нет. — Эл толкнула Колетт в плечо, и та плюхнулась обратно на стул. — За вещами посмотри. — И она бросила сумку на колени подруге.

Она так и зашла с вытянутой рукой — ладонь горела и слегка замаслилась от второго пирожка. Секунду врач, казалось, считал, что от него ждут рукопожатия. Его явно возмутила такая фамильярность, но он быстро вспомнил навыки общения.

— Мисс Харт! — воскликнул он, продемонстрировав зубы в улыбке. — Садитесь, садитесь. Как вы себя сегодня чувствуете?

Он ходил на курсы, подумала она. Как Моррис. У его локтя стояла грязная кофейная кружка с логотипом известной фармацевтической компании.

— Полагаю, вы пришли поговорить о своем весе? — спросил он.

— О нет, — возразила она. — Боюсь, с моим весом ничего не поделаешь.

— Ха. Это я уже слышал пару раз, — сказал врач. — Знаете, если бы мне давали по фунту за каждую женщину, которая садилась

на этот стул и говорила мне о своем замедленном обмене веществ, я бы уже был богачом.

Да что тебе толку в богатстве, подумала Эл. С твоей-то печенью. Медленно, с неохотой она извлекла взгляд из его внутренностей и сфокусировалась на адамовом яблоке.

— У меня руки покалывает, — сказала она. — А ноги, когда я пытаюсь идти домой, ноги ведут меня в другую сторону. Пальцы и мышцы рук сводит судорогой. Иногда я даже не могу пользоваться ножом и вилкой.

— И?.. — спросил доктор.

— Ем ложкой.

— Маловато информации, — заметил врач. — А руками вы есть не пробовали?

Она поняла, что он пошутил. Я стерплю, подумала она. Я не стану оскорблять свою силу предсказаниями его судьбы. Я буду спокойна, я постараюсь и буду вести себя как все.

— Знаете, моя подруга считает… — И она поведала ему теорию Колетт.

— Женщины! — воскликнул врач. — Все вы считаете, что у вас рассеянный склероз! Не представляю, почему вы все так мечтаете очутиться в инвалидных колясках. Снимите обувь, пожалуйста, и встаньте на эти весы.

Эл попыталась стащить сандалии. Но они не двигались с места, ремешки впились в кожу.

— Простите, простите, — повторяла она, наклонившись, чтобы расстегнуть пряжки и отлепить ремешки.

— Скорее, скорее, — торопил врач. — Люди ждут.

Она сбросила туфли и встала на весы. Изучила краску на стене, а затем, собравшись с духом, взглянула вниз. Но из-за живота не смогла разглядеть цифры.

— О боже, боже, — запричитал врач. — Сдайте медсестре анализ мочи. Вы, вероятно, диабетик. Думаю, мы должны проверить ваш уровень холестерина, хотя не понимаю, с какой стати. Дешевле было бы отправить полицейского, чтобы он конфисковал у вас чипсы и пиво. Когда вы в последний раз мерили давление?

Она пожала плечами.

— Сидите, — велел он. — Не трогайте обувь, времени нет, наденете, когда выйдете. Закатайте рукав.

Эл коснулась своей теплой кожи. На ней была футболка с короткими рукавами. Ей совсем не хотелось обращать на это внимание.

— Он закатан, — прошептала она.

Врач застегнул манжету на ее плече. Другой рукой принялся накачивать воздух.

— О боже, боже. Где ж вы раньше-то были. — Он посмотрел снизу вверх, в лицо Эл. — И к тому же, вероятно, проблемы со щитовидкой. — Он отвернулся и застучал по клавиатуре. — Смотрю, вы у нас впервые, — сказал он.

— Так и есть.

— Вы ведь не лечитесь в двух местах, а? Потому что человек в вашем состоянии должен два раза в неделю посещать врача. Вы не ходите на сторону, а? Не лечитесь у другого врача? Потому что если лечитесь, вам это с рук не сойдет. Система все отслеживает.

У нее разболелась голова. Она ощупала ее, словно пытаясь отыскать корявую нить старого шрама. Я заработала его в прошлых жизнях, думала она, когда работала поденщицей в поле. Я провела годы с согнутой спиной и опущенной головой. Целую жизнь, две, три, четыре жизни. Работниц всегда не хватает.