Чернее черного
Шрифт:
Несколько дней бесы были еле заметным мерцанием, которое она ловила уголком глаза; по всему ее телу они оставили свои метки. Как будто, думала она, они входят один за другим и вытирают о меня ноги. У нее упала температура, язык покрылся желто-зеленым налетом. Глаза казались маленькими и тусклыми. В руках и ногах покалывало, и она больше не чувствовала ступней; они по-прежнему как будто хотели уйти, оставив весь бардак позади, но, хотя намерение никуда не исчезло, возможности больше не было.
Моррис сказал, надо собрать народ. Мы устроим вечеринку, полюбуемся, как душа Этчеллс летит прочь, и по мне, так мы имеем на это полное право, ставим галочку, отлично сработано, парни, без сучка без задоринки.
— Так это ваших рук дело? — спросила она.
Она надеялась, что их появление на шоу в заднем ряду было случайным;
— Ну конечно, — похвастался Моррис. — В чем состоит наше задание? Оно состоит в том, чтобы выследить бесполезных и уродливых людишек, отправить их на переработку, и Этчеллс была первой в нашем списке. Я говорю мистеру Айткенсайду, ничего, если для начала я смешаю служебное с личным, и он говорит, Моррис, сынок, я бы дал тебе добро, если б мог, но ты же знаешь, я заплачу за это собственной шкурой, ведь ты же знаешь старого Ника, ты знаешь, как он страшен в гневе, и если ты не выполнишь все как положено и не оформишь бумаги как следует, то он возьмет карандаш, сунет его тебе в ухо и примется крутить, пока у тебя мозги не спекутся, он говорит, я видел, как он это проделывал, у Ника есть особый карандаш, он хранит его за ухом, и оттого выходит еще больнее. Я говорю ему, мистер Айткенсайд, сэр, мамой клянусь, я ни за что не хотел бы рисковать вашими мозгами, забудьте, о чем я просил, но он говорит, Моррис, сынок, мы столько пережили вместе, ты и я, я скажу тебе, что я для тебя сделаю, я отловлю старого Ника, когда он будет в хорошем настроении, допустим, мы приняли в «Адских колоколах», или Ник выиграл партию в дротики, или мы устроили барбекю на заднем дворе, в общим, чувак слегка расслабился, и я говорю ему, ваш высоч-во, ничего, если наш с вами дружок Моррис Уоррен разберется с одним личным дельцем, слегка приберет за собой, а? Потому как Ник был в армии, знаешь, и он любит, когда все прибрано.
— В какой армии? — спросила Эл.
— Почем я знаю, — нетерпеливо ответил Моррис. — В армии, во флоте, в войсках, как их там, на бомбардировщике, в специальном десантном батальоне, армия всего одна, и это наша армия. Может, хватит перебивать?
— Извини.
— В общем, все вышло аккурат так, как спланировал мистер Айткенсайд, я получил отгул, и вот он я, собрал парней по дороге, мы заскочили туда и до смерти напугали старую козу…
— Да что она вообще тебе сделала?
— Этчеллс? Она выставила меня на улицу. Я был ее духовным проводником, но ей больше нравился Цыган Пол в блестящей куртке, Пидор Пол, как я называл его; если б он не был дядей Пита, моего приятеля, я б рассказал о нем кое-что, о да, рассказал бы. Мне пришлось жить в строительном мусорном баке, под старым раздолбанным камином, пока я не въехал обратно вместе с тобой.
— Давненько же ты затаил злобу.
— Да не то чтоб — если ты мертв и тебе не хрен делать. Нельзя так обращаться с проводником — обидишь его, и все вернется сторицей. В общем… мы зашли в «Смоковницу и фазана», покорчили рожи перед камерами наблюдения, пощипали за попку барменшу, а затем ломанулись в банкетный зал и расселись в последнем ряду. Этчеллс — черт побери, видела бы ты ее рожу.
— Я видела.
— Но ты не видела наших модификаций.
— И каких же? Не считая твоей татуировки?
— Совсем как живая, правда? — спросил Моррис. — Я сделал ее на базе на Дальнем Востоке. Мы слились оттуда, отслужив полсрока. Но считай, ты ничего не видела, пока не видела юного Дина. Мы ветераны, нам и так есть чем народ пугать, у всех жуткие шрамы, у Мака нет глаза и ухо изжевано, у Кэпстика — интимная проблема, о которой он не любит говорить. Цыган Пит попросил было, чтоб ему зубы заострили, но Дин сказал, сейчас такое и на земле проделать можно, приятель, и зубы заострить, и язык раздвоить. Ох, ну Дин и посмеялся над ним! Ну, Кэпстик и говорит, я покажу пример, держите денежки, ему и поставили волосы дыбом да язык подшлифовали, но юнцам это все нипочем. У них у всех язык по-модному изувечен. Можно переставить наоборот и сделать выдвижным, а можно приподнять нёбо и до поры до времени сворачивать язык в тугую трубочку. Дин выбрал как раз такое, это нехило стоит, зато аккуратно и чисто, язык не вываливается наружу, когда шагаешь, а мистер Айткенсайд учит его гордиться собственным видом. Он хочет, чтобы язык вообще весь разворачивался, так что придется ему носить специальную штуку, пока не пообвыкнется, он говорит, дело того стоит, ну, не знаю. А еще он коленные суставы назад вывернул, поэтому теперь он идет
Вошла Колетт.
— Эл? Кара звонит — как ты думаешь, миссис Этчеллс понравились бы похороны в лесу?
— Вряд ли. Она терпеть не могла природу.
— Ясно, — сказала Колетт и снова вышла.
— Кого пинать? — спросила Эл.
— Не только пинать, но и выпинывать. Мы выгоняем всяких призрачных бездомных, отщепенцев, бродяг и беженцев, вычищаем духов, незаконно поселившихся на чердаках, в мансардах, буфетах, трещинах мостовой и дырах в земле. Все привидения, не имеющие удостоверения личности, будут изгнаны. Бесполезно ныть, что тебе некуда идти. Бесполезно врать, что документы выпали из кармана штанов. Бесполезно утверждать, что ты забыл свое имя. Бесполезно называться именем другого призрака. Бесполезно объяснять, что у тебя нет документов, потому что в твое время еще не было печатного дела, у тебя же есть отпечатки пальцев, и бесполезно возражать, что тебе отрезали пальцы, без шансов, все так говорят. Никто не должен занимать место, на которое не имеет права. Покажи мне документ, а не то я пну тебя ботинком под зад. А Айткенсайд — аж шестью ботинками. Бесполезно пытаться обжулить нас, потому что у нас есть норма, потому что Ник ставит план по уборке, который надо выполнять.
— Ник из управления? — спросила Эл.
— Смеешься, что ли?! — Моррис был шокирован. — Ник из управления? Да он начальник всех нас. Он в ответе за весь этот проклятый мир. Ты что, ничего не знаешь, девчонка?
— Ник, значит, дьявол? — спросила она. — Помнится, я видела его на кухне в Олдершоте.
— Надо было быть внимательнее. Проявить больше уважения.
— Я не узнала его.
— Что? — спросил Моррис. — Не узнала мужчину в кожаной куртке, который попросил огоньку?
— Да, но, понимаешь, я не верила в него.
— В этом ты ошибалась.
— Я была всего лишь ребенком. Я не знала. Меня постоянно выгоняли с уроков религии, и, кстати, кто в этом виноват? Я не читала книг. У нас даже газет не было, не считая той, что приносили мужики, газеты про скачки. Я не знала истории мира.
— Надо было больше стараться, — попенял Моррис. — Надо было слушать, что говорят на уроках истории, слушать, что говорят на уроках о Гитлере, надо было учить молитвы и нахвататься хоть немного манер. — Он передразнил ее: — «Ник, значит, дьявол?» Ну конечно, он дьявол. А мы — его верные ученики. Кого ты выставишь против него? Неженка Мэнди и компания не стоят и пука Макартура. Есть только ты, да жердь, да тот мудила, что жил в сарае.
Со временем ее отговорки перестали убеждать даже Колетт; Эл часто замечала, что та как-то странно смотрит на нее.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она.
— Не знаю, — ответила Колетт, — можно ли доверять врачу, который тебя смотрел. Не хочешь проверишь здоровье в «БУПА»? [50]
Эл пожала плечами.
— Они опять заведут волынку о моем весе. Я не собираюсь платить за то, что меня оскорбляют. В государственной поликлинике это делают даром.
50
«БУПА» — крупная компания страховой медицины.
Она подумала, чего врачи не понимают, так это того, что без мяса не обойтись, без тела не обойтись, нужна какая-то плотная субстанция, чтобы противостоять бесам. Вылезая из ванны, она с ужасом обнаружила, что ее левая ступня исчезла. Она моргнула, и ступня вернулась на место; но она знала, что воображение тут ни при чем, поскольку услышала приглушенный смех в складках банного полотенца.
В тот день они готовились к похоронам миссис Этчеллс. Они остановились на кремации и скромной церемонии. Несколько пожилых медиумов из поколения миссис Этчеллс скинулись на венок, а Мерлен прислал телеграмму с соболезнованиями из Беверли-Хиллз. Эл предложила: «Можно после похорон отправиться ко мне, Колетт купила суси». Она подумала, я должна рассчитывать на помощь друзей, но сейчас они не в силах мне помочь. Кара, Джемма, даже Мэнди — им не довелось пережить ничего подобного, их никогда не предлагали. Они продают спиритические услуги — их самих не продавали, как меня. Она ощутила грусть, одиночество, отчужденность; она жалела подруг.