Черневог
Шрифт:
Ветер резко подул в новом направлении, скользнул вокруг холма и добрался до них. Под гривой Волка было самое теплое место, где Петр мог отогреть свои руки, а лошадиный бок был единственным источником тепла для промокшего насквозь человека. Петр как можно крепче прижался к лошади, продолжая думать о доме, сам внешний облик которого начинал размываться и ускользать от него, словно и эти воспоминания тоже были затянуты туманной вуалью. Он должен был бы счесть себя сумасшедшим, если бы продолжал думать о том, что был знаком с такими лесными существами, как лешие, о том, что у него была жена и друг, поджидавший его возвращения.
Все,
Он отчетливо помнил, как бежал по городским улицам.
Помнил, как миновал стражу у городских ворот…
… А затем как-то заблудился в пути и оказался здесь совершенно один, замерзающий под этим дождем, в незнакомом лесу, пытаясь найти спасенье, которого никогда не было или, по крайней мере, не было до сих пор.
Он с силой зажмурил глаза, пока не почувствовал боль, пока не перестал видеть картины окружавшего леса и вспышки молний. Да, черт возьми, этот дом над рекой все-таки был, как была и сама река, и ему на память пришли чьи-то слова, сказанные неизвестно кем и неизвестно когда: если человек заблудился, то путь к дому он всегда мог найти, если шел, придерживаясь реки, не обращая внимания на пройденное расстояние, не обращая внимания на все неуловимые повороты пройденного пути и непривычный вид окружавших его деревьев. Он должен верить тому, что река находится на западе, и тогда утреннее солнце укажет ему верную дорогу. Он мог надеяться на спасенье, пока помнил это единственное правило…
— Что-то случилось, очень серьезное, — сказал он, обращаясь к Волку. — Что-то очень серьезное приключилось с нами, приятель.
Он уставился в том направлении, где, как казалось ему был дом, стараясь удерживать перед собой его расплывающееся изображение, стараясь представить поджидающих его друзей, тепло очага…
В этом доме был старик, который очень напугал его своими ножами, еще в то время, когда Петр болел, а около дома бежала река… Все это могло быть лишь игрой воображения, но это же было и единственным теплым местом во всем мире, куда он стремился и где были друзья, которым он верил, сам не зная почему…
Там же, недалеко, был и водяной, свернувшийся кольцами в своей пещере на берегу реки, всякий знает… всякий знает, что он был. Ивешка, до боли стиснув руки, мерила шагами пол. А в это время старый змей шептал ей: «Ивешка, Ивешка, послушай меня…"
И шепот продолжался: «Глупо доверять сердцу… Оно такое хрупкое…"
И еще: «Ты на многое была способна, всегда могла сделать очень многое, а сейчас так растерялась…"
«Замолчи, папа», — сказала она, потому что последние слова вообще не имели никакого отношения к змею: это были ее собственные воспоминания. Сами стены шептали это, а эхо в подвале только усиливало эти звуки: «Глупая, глупая, ты не должна прислушиваться к советам. Не верь никому, по крайней мере никому, кто говорит о том, что принимает твои заботы близко к сердцу…
Не пытайся желать вообще что-либо, лучше вообще ничего не желай. Все твои желанья вернуться к тебе, глупышка, разве ты не понимаешь этого? Ведь даже когда колдун желает чего-то для самого себя, все равно при этом кто-то попадает в беду».
Она же в своих желаньях затрагивала и леших, и Петра, и желала при этом прорваться сквозь окружавшую тишину.
Но в ответ она услышала
8
Все лесные ручьи вышли из своих берегов. Деревья стояли в воде, что само по себе было достаточной причиной, чтобы надеяться, что Петр в такой ситуации постарается просто переждать грозу. Так уговаривал себя Саша, видя как надвигается ночь, а дождь не стихает. И его кафтан и сапоги насквозь промокли, и, вероятно, подмок и горшочек с углями, который был укрыт среди поклажи. Ему вновь пришлось свернуть с дороги в сторону, чтобы осторожно забраться на выступающее из воды дерево и, воспользовавшись им как мостом и держась за ветки ивовых деревьев, перебраться на другой берег.
Он добрался до того места, где уже мог спрыгнуть с дерева, и приземлился на скользкий берег, хватаясь руками за листья уже подросших новых папоротников, надеясь и желая одновременно, чтобы их корни, уходящие в промокшую землю, выдержали его усилия, и даже не пытался проверить, работают ли сейчас волшебные силы, за исключением, разумеется, того, что папоротники выдержали его и не дали свалиться в воду. Даже это небольшое доказательство добавило ему надежду, и в то же время вселило дополнительный страх: надежду на то, что его способности все еще могут оказать ему помощь в поисках Петра, а страх по поводу того, что сам факт исчезновения Петра из пределов его, сашиной, досягаемости, заставлял думать о чем-то невообразимом.
Но, тем не менее, он продолжал свой путь почти бегом, до самой темноты, наполненной мраком и грозой, и даже в этих условиях абсолютно доверял своему владению колдовством, и отчасти поэтому был абсолютно уверен, что находится сейчас к северу от дороги. Ему по-прежнему не давал покоя вопрос, где же все-таки находился Петр и что он думал. Саша чувствовал, как что-то продолжает удерживать его на выбранном направлении, но было ли это только слепым следованием колдовским инстинктам, он не мог сказать с уверенностью, так как по-прежнему не мог чувствовать присутствия Петра ни в одном из направлений.
Он хотел подать ему знак, что спешит к нему на помощь, что ищет его, и единственным требованием было то, чтобы Петр не покидал своего убежища, какое бы оно ни было, а дождался прихода Саши.
Он с трудом продирался сквозь залитые дождем папоротники и разводил руками заросли кустов, которые цеплялись и за меч и за мешок. Сумерки сгущались и в подступавшей темноте папоротники скрывали от него порой и край обрыва и все, что еще могло встретиться на его пути. Он сделал шаг в сторону и продолжал идти, сопровождаемый яркими отблесками молний, стряхивая воду, застилавшую глаза.
И в этом мерцании показалось, что папоротники, выстроившиеся на вершине противоположного холма в длинную цепочку, движутся прямо к нему.
Он пожелал себе благополучного пути и вытащил меч, чтобы иметь его под рукой на всякий случай. Он ощутил на себе какое-то странное воздействие и почувствовал дополнительный вес на собственной ноге, затем эта тяжесть стала с неистовой силой подниматься по нему вверх, несмотря на все усилия задержать ее, и остановилась, ухватившись как можно крепче за его шею. Это была очень знакомая хватка, которая прежде всего означала, что его желания пока еще не пропали даром.