Чернильная кровь

Функе Корнелия

Храбрая Мегги. У Резы до сих пор сжималось сердце, когда она вспоминала ту минуту, когда дочь сунула ей в конюшне листок бумаги. Где она сейчас? Может быть, наблюдает за ними из леса?

Она смогла разобрать эти буквы в неверном свете горевших в конюшне факелов, когда снаружи началась кутерьма из-за Черного Принца. Читать, кроме нее, никто не умел, поэтому Реза шепотом передала весть Сажерука сидевшим рядом с ней женщинам. Возможности посвятить в его план и мужчин так и не представилось, однако те, что способны бежать, и так побегут. Реза беспокоилась за детей, но они теперь знали, что надо делать.

Вторая девочка и мальчик шли между своей матерью и той женщиной со скрюченными пальцами, что советовала отнести Мо обратно в крепость

Каприкорна. Ей Реза тоже ничего не сказала о письме Сажерука. Та все бросала на Резу укоризненные взгляды, говорившие: «Я была права!» Зато Мина улыбалась ей, Мина с выступающим животом, у которой были все причины ненавидеть ее за то, что случилось. Может быть, цветы, что она дала ей в пещере, и впрямь принесли счастье. Мо чувствовал себя лучше, намного лучше — после тех бесконечных часов, когда ей казалось, что следующий его вздох будет последним. С тех пор как Принц сбежал, телегу, на которой лежал Мо, тащила лошадь. Принца освободил медведь, шептали друг другу люди, значит, он и вправду никакой не медведь, а ночной страх. Он уничтожил цепи своим взглядом василиска, а потом превратился в человека и освободил от пут своего хозяина. Реза спрашивала себя, не было ли на лице у этого человека шрамов. Когда этой ночью поднялся страшный шум, она очень боялась за Сажерука, Мегги и юношу, однако утром по злобному выражению на лицах солдат поняла, что они никого не поймали.

Где же то поваленное дерево, о котором писала Мегги?

Девочка, шедшая рядом, вцепилась ручонкой в ее юбку. Реза улыбнулась ей и почувствовала на себе взгляд Свистуна, ехавшего верхом. Она поскорее отвернулась. К счастью, ни он, ни Огненный Лис не узнали ее. В крепости Каприкорна ей не раз приходилось слушать кровожадные песни Свистуна — тогда еще нос у него был, как у всех людей, — а Огненному Лису она чистила сапоги, но, на ее счастье, он был не из тех, кто пристает к служанкам.

Солдаты громко переговаривались через головы пленных о том, что сделает их хозяин с Черным Принцем, когда поймает его и этого медведя-оборотня. Усевшись на коней, они явно повеселели. Свистун время от времени поворачивался в седле и подкидывал какую-нибудь особенно изощренную идею. Реза с удовольствием заткнула бы уши шагавшему рядом с ней ребенку. Мать девочки бродила где-то по стране с несколькими другими комедиантами в спокойной уверенности, что дочка ее в безопасности в тайном лагере.

Эта девочка побежит. Как и двое других детей, и их мать. Та, со скрюченными пальцами, тоже наверняка попробует, и Коптемаз, и большинство мужчин… Шпильман с искалеченной ногой, сидевший на телеге вместе с Мо, останется, как и двупалый, до смерти боявшийся арбалетов, и старый ходульщик, уже нетвердо державшийся на ногах. Почти слепая Бенедикта тоже никуда не побежит, и Мина, которая на сносях… и Мо.

Дорога все круче спускалась вниз. Деревья сплетали ветви у них над головами. Утро было безветренное, пасмурное и дождливое, но тому огню, что зажигал Сажерук, дождь не помеха. Реза смотрела вперед между лошадиными головами. Деревья стоят так тесно, что между ними всегда темно, даже средь бела дня. Им надо бежать налево. Интересно, Мегги думает, что и она побежит? Реза без конца задавала себе этот вопрос… и всегда приходила к одному ответу: нет, Мегги знает, что она ни за что не оставит ее отца, ведь и Мегги любит Мо не меньше.

Реза замедлила шаг. Да, вот оно, поваленное дерево прямо поперек дороги, с замшелым стволом. Девочка подняла на нее расширенные глаза. Реза боялась, как бы кто-нибудь из детей не проговорился, но они все утро были немы как рыбы.

Увидав дерево, Огненный Лис чертыхнулся. Он придержал коня и велел четырем передним всадникам спешиться и убрать с дороги препятствие. Они угрюмо повиновались, сунули поводья своих лошадей в руки товарищам и зашагали к стволу. Реза не решалась взглянуть на обочину, опасаясь выдать взглядом Сажерука или Мегги. Ей показалось, что она слышит щелчок, а потом чуть слышный шепот. Не на человеческом

языке. На огненном. Сажерук однажды произносил для нее огненные слова в том, другом мире, где они не действовали, где огонь был глухонемым.

— В нашем мире они звучат гораздо лучше, — сказал он и рассказал ей об огненном меде, который приходится добывать у эльфов.

Но звук этих слов она хорошо помнила — как будто пламя разгрызает черный уголь и жадно поглощает белую бумагу. Никто, кроме нее, не расслышал шепота в шелесте листьев, шуме дождя, птичьем щебете и стрекоте цикад.

Древесную кору обвили языки пламени, словно клубок змей. Солдаты этого не заметили. Лишь когда пламя вырвалось высоко вверх, едва не поджигая кроны стоявших вокруг деревьев, они отшатнулись в испуге и недоумении. Оставшиеся без всадников кони встали на дыбы, пытаясь вырваться, а огонь шипел и плясал все веселее.

— Беги! — шепнула Реза, и девочка побежала, легконогая, как олененок.

Дети, женщины и мужчины бросились к обочине, мимо испуганных лошадей, в спасительную темноту леса. Двое солдат стали стрелять им вслед, но их лошади тоже вставали на дыбы при виде огня, и стрелы вонзались в стволы деревьев вместо человеческих тел. Реза видела, как пленные один за другим исчезают в Чаще, пока солдаты бестолково орут друг на друга. И как же больно было не трогаться с места, как больно!

Дерево все горело, его кора обуглилась и почернела. «Бегите! — твердила про себя Реза. — Бегите!» А сама застыла на месте, хотя ноги так и рвались бежать — к дочери, которая ждала где-то за деревьями. Но она осталась. Она стояла и старалась не думать только об одном: что теперь ее снова запрут. Потому что от этой мысли ее тянуло бежать без оглядки, несмотря даже на Мо. Слишком долго она пробыла в плену, слишком долго жила лишь воспоминаниями — о Мо, о Мегги… Они поддерживали ее все годы, что она была служанкой сперва у Мортолы, потом у Каприкорна.

— Не вздумай делать глупостей, Перепел! — донесся до нее голос одного из солдат. — Не то я проткну тебя копьем!

— Какие еще глупости? — ответил Мо. — Я что, похож на дурака, способного кинуться в бегство прямо перед твоим арбалетом?

Реза чуть не рассмеялась. Мо всегда удавалось ее рассмешить.

— Чего вы ждете? Ловите их! — кричал Свистун.

Его серебряный нос съехал в сторону, а конь все еще артачился, как он ни натягивал поводья. Некоторые солдаты повиновались и неохотно побрели было в лес, но выскочили как ошпаренные, когда среди подлеска зашевелилась рычащая тень.

— Ночной страх! — закричал кто-то, и вот уже все они снова стоят на дороге с бледными лицами и трясущимися руками, как будто их мечи бессильны перед ужасами, затаившимися среди деревьев.

— Ночной страх? Да ведь сейчас белый день, идиоты! — закричал на них Огненный Лис. — Это медведь, самый обыкновенный медведь!

Солдаты нерешительно двинулись обратно в лес, держась близко друг к другу, как вереница птенчиков, прячущихся за мать. Реза слышала, как они, чертыхаясь, мечами прорубали себе путь через заросли дрока и ежевики. Их кони тем временем стояли на дороге, фыркая и дрожа. Огненный Лис и Свистун тихо переговаривались между собой, а солдаты, оставшиеся на дороге, чтобы охранять не сумевшую убежать горстку пленных, широко раскрытыми глазами смотрели в лес, как будто оттуда того гляди выскочит ночной страх в обличье медведя и проглотит их всех целиком, с кожей, волосами и амуницией, как положено злому духу.

Реза видела, как Мо нашел ее глазами, видела облегчение на его лице, когда он ее увидел, — и разочарование, что она по-прежнему тут. Он был все еще бледен, но уже не той смертельной бледностью, что раньше. Она шагнула к телеге, хотела дотронуться до его руки, узнать, так же ли она горяча от лихорадки, но стоявший рядом солдат грубо оттолкнул ее.

Дерево продолжало гореть. Пламя потрескивало, словно напевая насмешливую песенку о Змееглаве. Солдаты вернулись, так и не поймав в лесу ни одного из пленных.