Черное евангелие
Шрифт:
— Господин Ланкастер, я хотел…
— Я не знаю, что вы хотели, а теперь будьте добры отвечать мне, — перебил Торбэка Ланкастер. — Вы рассказали ей о моих связях с церковью святого Гильома, вы открыли ей, чем я занимаюсь. Что же теперь прикажете делать? Отвечайте, господин Торбэк! Мне это очень важно!
— Что же теперь делать? Прошу меня простить…
— Нет, вы просто неподражаемы. — Ланкастер широко развел руками. — Вы, очевидно, надеетесь, что вашего извинения будет достаточно? А если она
— Что вы, господин Ланкастер, — Торбэк впервые робко взглянул на коммерсанта, — она никому ничего не скажет.
— А меня, знаете ли, жизнь приучила никому не доверять. Нет, дорогой друг, вы должны еще раз поговорить с ней и любыми средствами заставить ее согласиться. Я, конечно, очень сожалею, но вы можете невзначай и сана лишиться. Ведь вы же грешный монах. А у меня, как вы это уже знаете, везде есть связи. Мне достаточно сказать одно только слово, и не только вы, вся ваша церковь полетит к чертям.
В глазах господина Ланкастера блеснул жесткий огонек.
Прошло еще три дня. Торбэк даже осунулся. Он никому ничего не мог рассказать. Ему не с кем было посоветоваться, не у кого попросить помощи. Он должен был один решать этот вопрос.
Если бы речь шла только о его «работе», он попросил бы совета у епископа. Возможно, обратился бы к отцу Билье. Но в данном случае была замешана женщина, и, пока эта женщина существует, он должен держать язык за зубами.
Господин Ланкастер хорошо знал и епископа Мартини, и отца Билье, и отца Городи. Однако это дело он поручил Торбэку — ведь Сэцуко была возлюбленной молодого викария. И Торбэку теперь не к кому было обратиться за помощью.
Очевидно, господин Ланкастер на это и рассчитывал. Он обещал Торбэку, что никому не расскажет о его отношениях с Сэцуко. И теперь за это обещание Торбэку приходилось платить дорогой ценой.
Торбэк уже достаточно узнал господина Ланкастера, власть которого над церковью святого Гильома была безграничной. И не только над этой церковью, но и над всем орденом в Японии. Даже судьба епископа Мартини была в его руках. И Торбэк сознавал, что ему никуда не уйти от щупалец коммерсанта. Выход был только один: любым способом заставить Сэцуко пойти на уступки. Иной возможности он не видел.
На третий день Сэцуко вновь вернулась из Гонконга, и они вновь встретились. На этот раз встреча состоялась у административного здания авиакомпании, к которому Торбэк подъехал на своем «рено» в восемь часов вечера. Сэцуко его уже ждала.
— Ты очень устала? — ласково спросил Торбэк. — Не привыкла, наверное, еще.
Однако Сэцуко казалась оживленной. Правда, оживление тут же сменилось какой-то вялостью, но это было естественно, ведь она только что освободилась от работы. О предложении Торбэка она уже забыла и, конечно, была уверена, что он больше не вернется к этому разговору.
— Нет, Бэк, я не очень устала. Ты знаешь, я переезжаю от тети.
— Почему? — удивился Торбэк.
— Не хочу доставлять ей лишних хлопот. Раньше было все хорошо, но теперь, мне кажется, лучше жить одной. Я уже сняла комнату.
— Далеко?
— Нет, почти возле вашей церкви. Адрес дам тебе завтра. А ты не догадываешься, почему еще я ушла от тети?
— Нет.
— Мне хочется свободно встречаться с тобой. Неудобно все время отлучаться из дому, теперь я буду жить одна и смогу делать все, что хочу.
Освещенные улицы остались позади. Им казалось, что они проехали не так долго, но на самом деле машина покрыла уже большое расстояние.
Торбэк затормозил. Вокруг было тихо. Неподалеку от шоссе лежал густой лес. Вдали приветливо светились окна домов.
По шоссе изредка проносились машины. Их фары отбрасывали снопы слепящего света. А у обочины с погашенными огнями стоял небольшой «рено».
Торбэк обнял Сэцуко и принялся ее целовать.
— Ой, Бэк, мне трудно дышать!
Но он был нетерпелив.
Свет проезжающих машин на мгновение слепил глаза, выхватывая «рено» из темноты, но тотчас же исчезал, и снова наступал мрак.
Сэцуко пыталась сопротивляться.
— Бэк, что ты, нельзя тут! — шептали ее губы, но Торбэк легко преодолел ее сопротивление…
— Фу, какой противный, — сказала Сэцуко, приводя себя в порядок. Она подняла упавшую с головы шляпу. — Но я прощаю тебя. Ведь я сама захотела встретиться с тобой, не дожидаясь удобного времени.
Торбэк снова привлек ее к себе.
— Милая…
— А вдруг нас кто-нибудь заметил? — Сэцуко торопливо огляделась.
Но вокруг была прежняя тишина. Изредка проносились машины, освещая мгновенными вспышками света глухую дорогу. По одну сторону шоссе — молчаливый лес, по другую — далекие огоньки в освещенных окнах.
— Бэк, мне хотелось бы всегда быть с тобой вместе, — горячо говорила Сэцуко. — Можно что-нибудь придумать, чтобы нам жить вместе?
Торбэк поцеловал ее.
— Мне тоже, милая. Но пока я священник, это невозможно, — печально ответил он.
— Да, я знаю. Но все равно. Пусть мы будем незаконные супруги, я хочу жить возле тебя, ухаживать за тобой. Пусть это будет не завтра, но я прошу тебя, подумай об этом.
— Хорошо, Сэцуко. Я подумаю. Ты же знаешь отлично, что и я этого очень хочу. Ведь у меня во всем мире нет никого дороже тебя! — Торбэк перешел на шепот. — Но ты должна исполнить мою единственную просьбу.
— Какую?
— Только не сердись. Я уже тебе говорил.
— О чем?