Черное пламя (др. перевод)
Шрифт:
Дети! Дети в странной модернистской одежде ярких цветов, но тем не менее, человеческие дети, которые смотрели на него с широко открытыми ртами и выпученными глазами. Их изумленные лица херувимов превратились в маски неподдельного ужаса.
Внезапно вспомнив о страхах, которые он переживал в своем детстве. Коннор был удивлен, что они не разбежались. Он приподнялся на руке и сделал отчаянную попытку заговорить. Это была первая попытка использовать свой голос, но он обнаружил, что не может говорить.
Колдовство, парализовавшее детей, внезапно было разрушено.
— А-а-а! Т спекер!
В панике, вызванной этим криком, вся группа резко повернулась и бросилась врассыпную. Дети исчезли за склоном оплывшего холма и Коннор остался в жутком одиночестве. Он застонал из глубин отчаяния и был изумлен, услышав звук, выходящий из его потрескавшихся, пересохших губ.
Коннор внезапно обнаружил, что он совершенно нагой — его саван давным-давно превратился в пыль. В это же самое мгновение осознание того, что это значит, пришло к нему, и он в ужасе уставился на свое тело. Кости! Ничего кроме костей, покрытых грязной, цвета пергамента, кожей!
Кожа так плотно прилегала к его скелету, что даже структура костей была видна сквозь нее. Он видел сочленения на пальцах, коленях, ногах. Пергамент кожи потрескался, словно древняя Китайская ваза, ясно обозначая возраст. Он стал ужасом, вышедшим из могилы. Коннор чуть не потерял сознание, поняв это.
Через какое-то время Томас попытался подняться. Обнаружив, что не в состоянии этого сделать, он принялся ползти — мучительно и трудно — к луже, оставшейся с прошлого дождя. Добравшись до нее, он коснулся губами поверхности, не обращая внимания на качество воды в луже, и принялся сосать жидкость, пока у него не зазвенело в ушах.
Через мгновение слабость прошла. Он почувствовал себя несколько лучше. Его дыхание уже меньше обжигало его увлажненный рот. Взор постепенно очистился, и он, нагнувшись над маленьким бассейном, стал рассматривать свое отражение. Голова была похожа на череп — лицо с губами так плотно лежащими над зубами, что это больше походило на маску смерти.
— О Боже! — воскликнул он и его голос был похож на карканье больного ворона. — Что случилось? Где я?
В его сознании вертелась мысль, что было нечто странное в том, что он появился из могилы в виде живого призрака. Коннор посмотрел вверх.
Небо было голубым, по нему парили белоснежные облачка. Солнце сияло так, что Коннор подумал, что оно никогда не сияло так раньше. Трава была зеленой. Земля была обычной землей. Все было нормальным, земным. Все было так, как должно было быть, но была какая-то странность, пугающая его. Инстинктивно он понимал, что здесь чего-то нет.
Это было не потому, что он не смог узнать окрестности. У него не было сил исследовать их. К тому же, он не знал, где его похоронили. Это был инстинкт возвращения домой, которым в разной степени обладают животные. Его чувство времени остановилось после включения электрического рубильника
— как давно назад? Каким-то образом, лежа под теплыми лучами солнца, он ощущал себя чужаком в этой стране.
— Потерян! — и он заплакал, как ребенок.
Через
С отчаянным приливом энергии Коннору удалось стать на колени. Он протянул молящую руку, похожую на лапу скелета.
— Помогите! — прошептал он отчаянно и хрипло.
— Отон! — раздался звонкий детский голос. — Т спекре. Т мертвый.
Один из мужчин подошел ближе и перевел взгляд с Коннора на зияющую дыру в склоне.
— Что такое? — спросил он.
Коннор смог только повторить свою просьбу о помощи.
— Нболен, — мрачно заявил второй мужчина. — Спящик, а?
Послышался шепот совещания между мужчинами в ярких одеждах, с мягкими, до странности, женственными голосами.
— К Эвани! — решил один из них. — К Эвани, влшебнице.
Они быстро собрались вокруг, и осторожно приподняли Коннора. Он держался в сознании, когда они свернули на желтую дорогу. Затем черная пустота поглотила его.
Когда он пришел в себя снова, то обнаружил, что находится в комнате, лежащий на чем-то, вроде мягкой кровати. У него было смутное воспоминание о девичьем лице с волосами цвета бронзы и чертами, словно у ангелов Рафаэля, склонявшейся над ним. Что-то теплое и сладкое, вроде глицерина, потекло ему в горло.
Затем, под шепчущий аккомпанемент искаженного английского, он погрузился в благословенные объятия глубокого сна.
2. ЭВАНИ, ВОЛШЕБНИЦА
Последовало чередование сна и пробуждения, с невероятной болью и жуткой тошнотворной слабостью. Слышались голоса, бормочущие, неясные, неразборчивые слова, которые казались, до странности, знакомыми.
И вот, однажды летним утром, он полностью пришел в сознание. Птицы щебетали; где-то в отдалении смеялись дети. Наконец, с ясным сознанием, он лежал на роскошном диване, не зная, куда он попал, кто он такой. Потому что ничего из того, что Коннор видел, не могло подсказать ему — ни где он, ни кто он такой.
Первым, что привлекло его внимание, была его правая рука. Покрытая тонкой, как бумага, кожей, невероятно костлявая, она лежала, словно рука смерти, на розовом покрывале. Кожа была настолько прозрачной, что цвет покрывала, казалось, просвечивал сквозь нее. Коннор не мог поднять руку. Только дрожь ужасных пальцев подтвердила, что рука слушается приказаний тела.
Сама комната была совершенно незнакома в своей почти величественной простоте интерьера. Здесь не было ни картин, ни украшений. Только несколько стульев из металла, похожего на алюминий, блестящий серебристый стол, на котором лежало несколько старых потрепанных альбомов, массивный сервант, напротив стены канделябр, прикрепленный цепью к потолку.