Черное Рождество
Шрифт:
Рядом с ним стоял, ожидая приказа, его адъютант Павел Макаров.
— Павел Васильевич, присядьте, — генерал указал адъютанту на легкий плетеный стул, — наливайте коньяк.
— Простите, Владимир Зенонович, я так рано не пью.
— А я — пью, — горько усмехнулся генерал, подливая себе из довоенной шустовской бутылки. — Павел Васильевич, вы ведь по-английски не читаете?
— Нет, Владимир Зенонович, не было возможности научиться.
— Жаль, жаль. Я иногда думаю, что из всей мировой литературы только и стоит читать Диккенса… Но ведь вы,
— Да, Владимир Зенонович, так сложилась жизнь, столько было разных насущных забот, что было не до чтения. Я думаю, это мне простительно: сколько уж лет я на фронте, родительское имение разграблено…
— Да, ведь вы мне, помнится, рассказывали, что у вас имение есть под Рязанью и что отец ваш служил начальником Сызрань-Вяземских железных дорог…
— Так точно, ваше превосходительство. Жаль, что не была взята Рязань, вы лично убедились бы в этом. — Голос Макарова зазвучал несколько напряженно, вопросы генерала показались ему подозрительны.
— Да-да, я помню. А скажите мне, любезный Павел Васильевич, какая разница между эсерами и большевиками?
— Никогда не интересовался этим, ваше превосходительство. Думаю, что вам лучше спросить об этом у господ из контрразведки.
— Вот именно. Мы это у них спросим. А вот как вы можете не знать разницы между партиями, если ваш брат состоит в партии большевиков?
Макаров вскочил, побледнев, и воскликнул:
— Никак нет, ваше превосходительство! Мой брат никогда не был коммунистом!
— «Истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту же ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от меня», — задумчиво процитировал Май-Маевский.
— Простите, ваше превосходительство, что вы сказали?
— Не важно, Павел Васильевич, — генерал поставил стакан и посмотрел на своего адъютанта тяжелым мрачным взглядом, — вы не могли не знать, что ваш брат, известный под кличкой товарищ Макар, был председателем подпольной организации большевиков, которая готовила в Крыму вооруженное восстание.
Макаров нервно облизнул губы и огляделся по сторонам. Тут же на веранде появилась группа офицеров с револьверами в руках, отрезав поручику все пути к бегству. Один из офицеров подошел к Макарову и сказал:
— Поручик Макаров, вы арестованы.
— Ну что ж, Борис Андреич, голубчик, — полковник Горецкий зажег свою трубку, — боюсь, что не смогу обратиться к вашей помощи в этом деле, потому что, как вы верно знаете, матрос Защипа, он же Федор Кипяченко, при аресте оказал сопротивление и погиб, подорвав себя и трех юнкеров гранатой. Вот такие они, наши классовые враги…
— Не все, — неприятно усмехнувшись, сказал Борис, — уж поверьте мне на слово, я их лучше знаю, потому что больше видел.
— Тем не менее они победят, — грустно вымолвил Горецкий, — и от этого никуда не деться. Их победа — это только вопрос времени. Россия станет полностью красной, а мы… про нас просто забудут. Кто-то из нас эмигрирует, кто-то останется и погибнет здесь. Большевики истребят нас потихоньку всех… а потом скажут — не было никакого дворянского сословия.
— Простите
— Раз уж так получилось, что на сегодняшний день все враги Белой армии в городе Севастополе оказались арестованными или убитыми.
Горецкий подскочил на стуле.
— Как вы сказали — все враги? Да знаете ли вы, поручик, кто на сегодняшний день самый главный враг Белой армии? Не на фронте, разумеется, а здесь, в тылу? Не подпольные комитеты большевиков и не забастовки рабочих, а спекуляция! Да-да, именно спе-ку-ля-ци-я! — выкрикнул он, сверкая глазами.
— Кто же не знает спекулянтов? — пожал плечами Борис. — Я вторую неделю в Севастополе, видел их предостаточно, да и в любом городе они есть. В кафе «Петлюра» был, видел, что там творится.
— Вы видели только внешнюю сторону, — возбужденно заговорил Горецкий, — самое страшное — это последствия, к которым приводит спекуляция, — разложение тыла, нарушение снабжения армии всем необходимым, всем, что с армейских складов попадает не к воюющим частям, а к спекулянтам и контрабандистам. Кроме того, спекуляция приводит к недовольству гражданского населения, что тоже косвенно вредит обороноспособности Крыма. Мало того, что спекулируют все эти греки, евреи, турки, нет, спекулируют военные — от солдата до генерала включительно, спекулируют герои, участники Ледяного похода, увешанные наградами. Спекулирует весь город: телефонные барышни и инженеры, дамы, занимающиеся благотворительностью, и портовые рабочие, гимназисты и полицейские, а также старики, дети и инвалиды.
— Да, тут такой простой метод, как подложить хороший заряд динамита и взорвать кафе «Петлюра» со всеми его обитателями, оказывается совершенно недейственным, — заметил Борис.
— А куда девать иностранных матросов? — вздохнул Горецкий. — Они продают фунты и франки, а сами скупают у армян ковры и золото. В городе не хватает жилья, потому что спекулянты подняли цены на комнаты и квартиры. Даже мальчишки спекулируют газетами!
— Аркадий Петрович, — мягко заметил Борис, вставая, — я полностью с вами согласен насчет того, что со спекуляцией нужно решительно кончать, но здесь я вам не помощник. Так что разрешите откланяться… Горецкий тоже встал с места и со вздохом протянул руку, и в это время на улице послышался шум подъехавшего автомобиля. Внизу захлопали двери, в здании поднялась суматоха. Борис выглянул в окно, но увидел у входа только запыленный черный автомобиль.
Тем временем по коридору прогрохотали шаги нескольких людей. Дверь распахнулась, и в комнату широкими шагами, обметая ноги полами развевающейся кавалерийской шинели, ворвался генерал Слащов.
Борис видел его второй раз, но теперь оказался гораздо ближе и лучше смог рассмотреть знаменитого защитника Крыма. Его поразило лицо генерала, это неестественно-белая длинная алебастровая маска с припухшим ярко-красным ртом, ртом вампира, ожившего мертвеца. Мутные серо-зеленые глаза смотрели на окружающих с бесконечной злой горечью.