Черное сердце
Шрифт:
Он выбрал Сиэтл, довольно мрачный город, где, по статистике, был самый высокий в Штатах процент самоубийц. Но поскольку Ким был убежден, что брат больше об этом не помышляет, он позволил ему уехать.
Красавчик Ту. Огонь пощадил его тонкие черты, но сердце его почернело и обуглилось. Он думал только о доме... И о войне.
Ким решил, что ему надо повидаться и поговорить с братом: как-то раз Ту вдруг решил вернуться в Юго-Восточную Азию. «Я хочу, – писал он тогда своим странноватым, с наклоном влево, почерком, – вернуться к месту трагедии. О себе я не беспокоюсь, да и кому может повредить беспомощный калека? Я
То письмо пришло более года назад, и все это время Ким сам упорно искал следы. Поиски дали ему некоторые ключи к разгадке и помогли преодолеть слабость духа, возникшую после письма Ту. Но, прежде чем предпринимать конкретные шаги, он должен был знать наверняка.
И вот, наконец, он обнаружил доказательства – как ни странно, в библиотеке самого фонда. Он нашел их в досье «Рэгмен». Здесь была собрана та информация, те самые факты, которые так упорно искал Ту.
И теперь в мерном шуме самолетных двигателей Ким развернул тонкие листочки и начал читать.
В Сан-Франциско он сразу не направился к стойке «Пан-Ам» и протянул свой билет.
– У меня рейс на Токио, но в последний момент я получил сообщение из офиса, которое меняет все планы. Мне необходимо лететь в Брюссель.
Хорошенькая служащая просмотрела расписание, сверилась с компьютером и сообщила, что ближайший рейс будет только через три часа. К сожалению, более раннего нет.
– Это подойдет, – улыбнулся ей Ким.
В Брюсселе Ким взял свой багаж и купил билет на Амстердам.
Он постарался представить дело так, будто Амстердам и был его конечной точкой.
На самом деле это было не так. В Амстердаме он пересел на рейс до Эйндховена, не самого симпатичного индустриального города на юго-востоке Голландии.
Там он подошел к телефону-автомату, набрал семизначный номер и произнес в трубку всего два слова: «Я здесь». Через пятнадцать минут к выходу из аэропорта подкатил черный лимузин. Шофер в ливрее взял его багаж.
Ким уселся на обитое потертой кожей заднее сиденье. Он думал о «Голубом Сычуане». Это был пароль, означавший необходимость его приезда. Человек, пославший пароль, человек, с белой-белой кожей, тем самым приказывал ему прибыть в Эйндховен в течение двадцати четырех часов с момента получения сигнала.
Он редко получал подобные приказы. Во-первых, работа не всегда позволяла Киеу срочно на них откликаться. Во-вторых, человек с белой-белой кожей предпочитал общаться с Киеу лично. Киеу знал его уже много лет, но не имел представления о его настоящем имени. Он знал его как Танго.
Киеу вообще не думал об этих людях, как не думал о том, что если бы не Ту, не необходимость финансово его поддерживать, ему бы вполне хватало денег от фонда и он не нуждался бы в приработке. Для Кима долг означал жизнь.
Лимузин остановился, и Ким ступил на безупречно чистый тротуар перед занимавшим целый квартал зданием из стекла и бетона. На фасаде здания не было никакой таблички, лишь номер: «666».
Ким прошел через зеркальные двери, мимо охранника в униформе и приблизился к стоике для посетителей. Здесь, за полукруглым вишневого дерева столом, сидел человек с прямой спиной и напомаженными усиками. Он кивнул Киму
Скоростной лифт в мгновение ока доставил Кима на самый верхний этаж. Под потолком лифта были установлены две видеокамеры – одна обычная, другая – инфракрасная.
С мелодичным звоном раздвинулись двери, и Ким ступил на покрытый мягким светло-серым ковром пол. На обитых деревянными панелями стенах висели картины. Ким узнал Вермеера, двух Ван Гогов, и, к своему изумлению, одного Рембрандта.
– Добро пожаловать, – Танго сделал шаг навстречу, его ледяные голубые глаза сверкали. – Вы прибыли быстро.
Он провел Кима через двойные деревянные двери в конференц-зал. Вокруг большого прямоугольного стола сидели двенадцать человек. Всем им, на взгляд Кима, было от пятидесяти пяти до шестидесяти лет. Это был Совет.
Все одеты в весьма консервативного покроя костюмы, темно-коричневые, синие. Все солидные бизнесмены – о том говорил их вид. И хотя он не знал их имен, да имена его и не интересовали, Ким чувствовал исходящий от них особый аромат, запах денег. Больших денег. Это было старое богатство, семейное богатство, постепенно, тщательно выстроенное временем, созревшее, словно прекрасное вино, древнее европейское богатство, веками передававшееся от отца к сыну.
Ким знал, что каждый из них был по-своему хитер и проницателен. И хотя он презирал их, презирал всех людей Запада, он не мог их недооценивать.
– Setzen sie bitte, – Танго указал ему на стул. – Mogen sie ein Kaffee oder ein Schnapps trinken? [17]
– Есть ли у вас чай? – на том же языке спросил Ким.
– К сожалению, нет.
– Тогда ничего, спасибо, – сказал Ким. Варвары, подумал он.
– Прекрасно, – Танго занял свое место, по левую руку от Кима. Здесь для удобства было принято говорить по-немецки. Эти люди представляли интересы европейских стран, и если бы они изначально не условились об общем языке, совещания походили бы на совещания при строительстве Вавилонской башни.
17
Присаживайтесь. Вам кофе или что-нибудь выпьете? (нем.)
Как ни странно, встал рыжеволосый человек, сидевший напротив Кима – обычно от имени Совета выступал Танго.
У этого человека был низкий лоб и глубоко посаженные глаза, что для Кима было признаком игрока в футбол. Он был крупным, широкоплечим, атлетического сложения – и ни грамма лишнего жира. Это его атлетическое сложение странно контрастировало с буйной шевелюрой.
– У нашей встречи, – начал рыжеволосый, – две цели, связанные между собою. – У него был низкий грудной голос с характерными гортанными звуками, и Ким понял, что немецкий для рыжеволосого родной язык. – Первая – уточнить некоторые аспекты вашего последнего отчета Танго, – хотя он и обращался к Киму, он ни разу на него впрямую не взглянул. Человек открыл черную папку крокодиловой кожи, заглянул в нее. – В отчете вы говорите о смерти из ведущих претендентов на выдвижение в кандидаты в президенты от республиканской партии, некоего Джона Холмгрена. Вы также утверждаете, что его кончина открывает путь к выдвижению в следующем месяце Атертона Готтшалка.