Чернокнижник
Шрифт:
Но нет. Пока я не видел ничего занятного. Узкая лента дороги, по которой я шел мимо высоких и неподвижных трав. Ткнул в одну пальцем, но рука прошла насквозь, словно я коснулся дыма. Дорога была бесконечна, ни спереди, ни сзади ничего примечательного.
— Похоже, грешников на том свете пытают непроходимой скукой, — пробормотал я. — Вернее, на этом.
Странно, но останавливаться мне не хотелось. Мне было не жарко и не холодно, не грустно и не больно, просто… пусто. Такой пустоты не бывает при жизни. Нас всегда одолевает множество чувств — разных, противоположных, сплетающихся и разрывающих.
Правда, при жизни я об этом не задумывался. И сейчас размышлял отстраненно, без эмоций. Как о чем-то не имеющем ко мне никакого отношения.
Впрочем, так оно и было.
Сожаления о жизни тоже остались где-то там, где сейчас лежало мое тело. Глупая какая-то жизнь получилась. Прав был Шинкар — никчемная. Никому не нужная. Да и мне — никто…
Имя всплыло в голове и на миг принесло запахи леса, прелых трав, мокрой шерсти. Армон. Я остановился. Задумался. Без кровной связи со мной ему придется туго… Какое-то время. Но путь он знает, найдет замену. Все же я успел его многому научить… И вообще собирался однажды убить. Так что… все к лучшему.
Запах леса остался позади.
Лантаарея пришла ощущением тлена и разрушения, темноты и тайных знаний, соблазном и искушением. Интересно, что теперь с ней будет? И моя смерть может означать ее свободу? Занятно… Даже жаль, что не узнаю. Хотя жаль не было.
Еще одно женское имя всплыло в голове, и я мотнул головой, прогоняя его. Вот о ней думать точно не хочу…
Но чем сильнее не хотел, тем больше Одри лезла в мысли, оживала, вставала в воспоминаниях, прикасалась ко мне незримо, но ощутимо.
— Прочь, — я прикрыл глаза. — Не хочу.
Я даже принялся насвистывать какой-то мотивчик, глазея по сторонам. Мысли затихали, даже бесплотное сожаление о никчемной жизни. Все тускнело, покрывалось в моей голове слоем пыли, делалось незначительным… ну было. И прошло.
— Не ходи, — посторонний голос появился так неожиданно, что я подпрыгнул и обернулся. На дороге стоял мальчишка, и я задумался, пытаясь вспомнить, где его видел.
— Ты освободил меня из клетки Шинкара, — подсказал пацаненок. — Меня и дядьку Шуара. Помнишь?
— Точно, — я кивнул. И шагнул дальше. Болтать не хотелось.
— Не ходи, — мальчишка не двигался. — Дальше уйдешь, уже не вернешься.
— Так я и не собираюсь. Возвращаться, — усмехнулся.
— Дядька сказал, чтобы ты не ходил, — пацаненок сдвинул темные брови. — Ты должен подумать о тех, кто тебя ждет.
— Не припоминаю таких, — хмыкнул я.
— Должны быть! — какой настойчивый пацан. Стукнуть его, что ли? — Вспомни!
И вновь обожгло имя. Летним дождем, грязью на щеке, запахом желания… Остро до дрожи, до сухого горла, до боли. Боли я не хотел и имя пытался прогнать. Но оно… цеплялось. Одри не желала покидать мою голову, трогала холодными пальцами мои чувства, играла с мыслями. Я ненавидел ее, но эта ненависть заставляла вспоминать…
Нутро обожгло, ледяные иглы пронзили плечи, ладони, ребра! Боль разорвала и потянула назад.
— Вот так… — прошептал мальчишка и посмотрел на меня
Я выгнулся и заорал, открывая глаза на плите, залитой моей кровью.
Армон зарычал, провел рукой по лицу, стирая пот.
«Вы вернули его», — голос внутри сознания заставил поморщиться.
— Теперь мне нужно попасть к Лексу, — рихиор поднялся, чуть пошатнувшись. Он не знал, что сделал Первый, но ощущал себя как после тяжелой работы: в теле дрожь, в голове — звенящая пустота, и он вновь в песчинке от обращения. Но связь крови с Лексом уплотнилась, его напарник был жив, хотя вряд ли здоров.
«Ты помнишь свою клятву, рихиор Серебряной стаи?»
«Я сдержу слово, — говорить Армон не стал, лишь подумал. Но на поднявшуюся субтильную фигурку посмотрел твердо. — Перемести меня. Если для портала нужна жертва…»
«Моя сила не использует кровь и энергию смерти, — в голосе скользнула непонятная Армону горечь. Или ему лишь показалось. — Мне достаточно твоего желания жить…»
Одри словно почувствовала, о чем идет безмолвный диалог между Армоном и существом в мантии, тревожно схватила оборотня за руку.
— Я пойду с тобой. Я пойду с тобой! Даже не мечтай оставить меня здесь! Я пойду!
Ланта улыбнулась, давая понять, что тоже не останется в Пристани. И бочком подобралось из кустов странное существо, тот самый питомец Лантаареи.
«Как странно… — задумчиво протянул Первый. — Какие странные мотивы, чтобы спасти одного чернокнижника… Хотя ни одного из вас он не назвал своим другом… Ни один из вас не назвал другом его…»
— Это неважно. Поторопись, — рыкнул Армон.
Первый медленно кивнул, и троицу охватило золотое сияние ментального портала.
— Быть этого не может! — прошипел Шинкар, не скрывая изумления. Черные глаза уставились на меня с искренним недоверием. В его руке алел напитанный кровью хрусталь, словно сгусток живого огня. — Я же увидел твой уход!
— Я решил еще немного пожить! — оповестил я, выдергивая ладони из штырей. Они прошли насквозь, оставив дыры. С хлопком соединил запястья, сплел липкие от крови пальцы. — Шинта глоха!
Древний храм дрогнул, замер на миг, а потом каменный пол вздулся пузырем и треснул, разбрызгивая крошево мелких осколков. Монахи с черепами на головах заорали, обрывая песню, и бросились в стороны. Жертвенник, на котором я лежал, подпрыгнул, но не раскололся, лишь накренился набок.
— Всегда любил заклинания разрушения, — прохрипел я, извиваясь на камне. Боль в теле была невыносимой, штыри пробили мне что-то важное, но я готов был снова сдохнуть, но на этот раз забрать Шинкара с собой. Ну и этих монахов, столько — сколько смогу. Стены храма мелко тряслись, сверху сыпались острые камушки, пол продолжал ломаться.
— Удивил… — Сивлас искривил угол рта, что у него, видимо, означало улыбку. — Кровь — не вода… Но это уже неважно. — Он словно и не замечал творящегося вокруг хаоса. На животе мага в месте сине-черной руны в виде глаза разошлась кожа, обнажая клетку ребер и мешанину плоти и органов. Я скривился, а Шинкар с улыбкой поместил кристалл внутрь своего тела. Плоть вновь срослась, а руна погасла. — Мы получили, что хотели.