Чернушка
Шрифт:
Возле одного кедра я остановился: многие толстые суки на нем были обломаны. Неужели это работа браконьеров-промысловиков? Осмотрелся вокруг, но никаких признаков, указывающих на то, что сюда заходили люди, не обнаружил. Вопросительно взглянул на Павла. Тот вдруг ни с того ни с сего неудержимо захохотал.
– Ой, умора! Ой, не могу! Как вспомню, так щекотка под мышками одолевает... Прошлой осенью колотили мы шишки недалеко от Подкаменной Тунгуски. Урожай был на редкость отменный. Даже мешков не хватило под орехи. Так мы ссыпали их прямо на землю - горками. Ну, работаем себе с увлечением, шелушим шишки, просеваем, провеваем орехи от лузги. Вдруг слышим - треск, еще треск, сучья кто-то ломает поблизости. Побежал я узнать, что за тварюга завелся в нашем краю. Прямо скажу, смертельно ненавижу
Из рассказа Павла я понял, что мне как раз и попался искореженный, обломанный кедр, на котором промышлял "хозяин тайги".
Идем, регулярно, монотонно, как заведенные, черпаем металлометрические пробы. Повсюду темнеют какие-то странные ямы-воронки. Было ясно, что они вырыты дикими зверями. Но кем? Кабаны тут не водились. А больше никто, кроме бурых медведей, не способен на такие подвиги.
Павел подтвердил мои выводы. Он сказал, что старые топтыги не такие уж дураки, чтоб лазать по деревьям. Они предпочитают лакомиться чистенькими, отборными орешками из подземных кладовок запасливых бурундучков. Но для этого им нередко приходится вырывать глубокие, до полутора метров, "шурфы". Нелегкий "поисково-разведочный" труд хитрых дармоедов окупается с лихвой. Не надо трясти кедры, не надо ломать суки, не надо потом плеваться прилипчивой смолистой шелухой. Черпай себе из бурундучиных закромов увесистые орешки полными горстями и жуй со смачным хрустом, с наслаждением. Да еще, коли посчастливится, можно закусить и свежатинкой. А медведи, как и соболи, очень любят жирное, духовитое мясо бурундуков.
Дерзкий хищник
По тайге растекались призрачные сиреневые сумерки. Мы прошли уже больше двадцати километров. До лагеря осталось пустяки.
Вдруг раздались тонкие, торопливые трели: "цык-цык-цык". Мы насторожились. Странные, отрывистые звуки на мгновенье затихли. Потом, сменившись тихим, стонливым свистом, они перешли в быстрое верещание: "цурюк-цурюк-цурюк".
– Кто это?
– Постой! Не шуми!
– погрозил пальцем Павел, глядя на косматую вершину кедра.
– Почему она так ругается? На кого сердится? Или нас заметила? Или?..
Павел не успел договорить. С макушки высоченного кедра прыгнула на соседнюю березу красно-бурая белка. Едва коснувшись гладкого ствола, она точно прилипла к нему, но сразу же встрепенулась, порывисто замахала черным хвостом и снова разразилась невероятнейшей скороговоркой: "цурюк-цурюк-цурюк". Затем, рванувшись вверх, заметалась, точно пламя на ветру, средь пестрой белизны суков.
– Что с нею? Почему так суматошится?
И тут мы заметили, что по кедру быстро засновал какой-то проворный, вертлявый, словно горностай, темно-коричневый зверь.
Вот он вытянулся, зашипел, зафыркал. Пятнистая морда его оскалилась, блестя клыками. Щетинистые усы угрожающе откинулись назад. А узкие прищуренные глаза вспыхнули недобрым зеленоватым блеском. Хищник был похож на матерого облезлого кота (вероятно, линял), только более длинный и более гибкий.
– Батюшки мои! Да это же соболь!
– возбужденно прошептал Павел.
Увидев так близко от себя страшного врага, пушистая краснушка-поскакушка растерянно съежилась...
А в сущности, что могли сделать мы? Подобные естественные трагедии испокон веков существуют в природе. Сильный всегда побеждает слабого, хитрый - простодушного, коварный - доверчивого. Стрелять соболя мы не стали, хотя у нас и было охотничье ружье. Неразумное вмешательство человека в жизнь диких животных и так уже обернулось для многих зверей, птиц, рыб бессмысленной гибелью.
– Вот, елки зеленые!
– вздохнул Павел, держа в руках мертвую белку.
– Ведь бегает и прыгает по деревьям проворней всех таежниц. А глядишь, то соболь сцапает, то куница, то горностай. То рысь не откажется от бельчатинки. И ястреб-тетеревятник. И медведь при случае не пропустит мимо лап. Полярная сова - крючкастая голова тоже поступает, как соболь. Заметит белку - и ну давай носиться вокруг, щелкать клювом, хлопать крыльями, пока не спугнет трусишку с дерева. Средь ветвей поймать ее трудно - изворотлива, быстра, не угонишься. А на земле она не дюже прыткая. Эх, что там говорить, - печально продолжал Павел.
– Врагов у белки - по пальцам не перечтешь, а друзей нет.
– Есть, Павел! Есть! И у белки есть друзья! И у белки есть верные помощники!
– Кто же это?
– искренне удивился всезнающий напарник.
– Клесты, Павел! Обыкновенные клесты!
– ответил я.
– Что-то не слышал про таких зверей, - откровенно признался он. Где они водятся? У нас в Сибири нет.
– Есть, Павел.
И я рассказал все, что слышал про этих птиц. О том, что в синих еловых лесах живут клесты: самка - зелененькая, а самец - красный, будто малиновым соком облитый. Что у клестов-еловиков клюв, как ножницы, то есть острые, загнутые концы перекрещены дугами. Благодаря этому, они легко достают крылатые семена, отрывая чешуйки шишек.
В глухих розовых борах живут клесты-сосновики, нос у которых подобен тонко заточенному клину. Ведь сосновые шишки более крепкие, более клеклые, чем еловые. Их не щипать надо, а долбить.
В хвойной северной тайге Сибири живут белокрылые клесты, похожие на полосатых зебрят.
Я рассказал далее, что клесты выводят птенцов даже зимой. Но у этих удивительных морозолюбов тоже все-таки зябнут лапки, потому они часто роняют еловые, сосновые и лиственничные шишки в снег. В голодную пору белки отыскивают под глубокими сугробами птичьи подачки. Тем и кормятся до лучших времен...
– Вы сами все это видели?
– спросил Павел.
– Нет, читал.
– Ну, мало ли что выдумают всякие сочинители, - разочарованно протянул "Фома неверующий".
– Почему выдумывают? Ну, а если, например, взять да написать про наш сегодняшний маршрут - ты тоже скажешь, что все выдумано, а? А ведь ребятам, поди, будет интересно знать, что мы видели в походе.
Павел недоуменно пожал плечами, с удивлением взглянул на меня:
– Да что же мы особенного повстречали?! Обыкновенная сибирская тайга, и только. Вот ежели б мы по другой планете путешествовали, тогда иное дело. Тогда всем интересно было б читать про это.
В мертвой тайге
Место, где мы устроили очередной лагерь, оказалось неуютным. Всюду, как корабельные мачты, уныло дыбились засохшие, обгорелые деревья. Они то вздымались вверх, то резко клонились, готовые рухнуть при первом же прикосновении. И многие стволы уже валялись, покореженные бурями. Жидкий подлесок бессилен был пока одолеть мертвые, обугленные стояки. Всюду лишайники. Тонкие, жесткие, словно конские волосы, длинные суховатые нити их свешивались с уцелевших от пожара лиственниц растрепанными черно-коричневыми космами.