Черные ангелы
Шрифт:
Отправляясь в назначенное место, Феррерс взял с собой это ружье не для самозащиты, а только как предложение мира, поскольку ценность его заключалась только в том, что было спрятано в стволе. Принимая во внимание то, что нам уже известно, я не сомневаюсь, что это был какой-нибудь документ, упоминающий имя Великого Магистра mala vita, который каким-то
Спрятавшись в развилке дерева над тем местом, где была назначена встреча, убийца затаился, словно леопард, подстерегающий антилопу, и, когда жертва оказалась внизу, под деревом, он спрыгнул, вытащил нож и, схватив его сзади, перерезал ему горло. Затем он обыскал тело, нашел документ в дуле ружья, и на этом его миссия была закончена. Однако он упустил из виду, что на траве остались отпечатки его каблуков, а на коре дерева — ниточки от твидового пиджака.
Когда Шерлок Холмс кончил говорить, в окутанной сумраком комнате наступило мертвое молчание. Затем Холмс вытянул вперед длинную худую руку и молча указал на стоявшего в темном углу Джеймса Тонстона.
— Вот стоит убийца Джошуа Феррерса, — спокойно сказал он.
Тонстон сделал шаг вперед, на его бледном лице была слабая улыбка.
— Вы ошибаетесь, — твердым голосом возразил он. — Не убийца, а исполнитель приговора.
С минуту он стоял перед нами, глядя на наши лица, выражающие ужас и отвращение, со спокойствием человека, достойно исполнившего свой долг. К нему подскочил констебль с наручниками.
Тонстон не делал никаких попыток к сопротивлению и, держа перед собой скованные руки, направился к двери вслед за своим тюремщиком, когда голос моего друга заставил его остановиться.
— Что вы с этим сделали? — спросил Холмс.
Пленник молча смерил его взглядом.
— Я вас спрашиваю, — продолжал Холмс, — потому что,
— Будьте уверены, документ уже уничтожен, — сказал Джеймс Тонстон, — и что mala vita хранит свои тайны. На прощание выслушайте меня, я хочу вас предупредить. Вы слишком много знаете. Вы — почтенный и уважаемый человек, мистер Холмс. Однако я сомневаюсь, что вам предстоит долгая жизнь.
С этими словами он вышел из комнаты, сохраняя на лице холодную улыбку.
Час спустя, когда в небе сияла полная луна, мы с моим другом, распрощавшись с доктором Нордхемом, вышли из Абботстандинга, темные очертания которого высились на фоне светлого неба, и направились в сторону Бьюли, где рассчитывали переночевать в гостинице, с тем чтобы утром вернуться в город.
Я надолго запомнил эту необыкновенную пятимильную прогулку по дороге, то покрытой пятнами лунного света, то окутанной густой тенью в тех местах, где ветви деревьев сплетались у нас над головами и лесные олени выглядывали из высоких зарослей папоротника. Холмс шел опустив голову на грудь, и, только после того, как мы стали спускаться с холма возле самой деревни, он нарушил молчание.
— Вы знаете меня достаточно хорошо, Уотсон, — сказал он, — и, надеюсь, не упрекнете меня в излишней сентиментальности, если я признаюсь вам, что мне хочется прогуляться по развалинам аббатства Бьюли. Это аббатство было приютом людей, которые жили в мире с собой и друг с другом. Мы в нашей жизни видели много зла, и не самое меньшее из них заключалось в том, что самые благородные человеческие качества, такие, как верность, мужество и решительность, используются в недостойных, низких целях. Но чем старше я становлюсь, тем крепче во мне утверждается одна мысль: как эти холмы и залитые лунным светом деревья, открывающиеся сейчас нашему взору, пережили руины, что лежат сейчас перед нами, так и наши добродетели, исходящие от Бога, переживут пороки, которые, подобно черным ангелам, исходят от человека. Уверяю вас, Уотсон, это непременно будет так.