Черные боги, красные сны
Шрифт:
Она вдруг вспомнила, как с жаром поклялась скорее умереть, чем подчиниться Паву. Только теперь она выступит против него не с пустыми руками. Теперь ей нечего бояться. Джирел внимательно огляделась.
Вот он, этот огромный черный идол. О, как грозно он возвышается над нею. Джирел внимательно всмотрелась в огненную диадему вокруг головы этого изваяния с лицом Пава. Пока она не очень понимала, что надо делать и как. Но решение ее твердо: она готова на все, лишь бы не подчиниться темной силе этого большого черного человека, стоящего возле нее.
Тяжелые руки легли ей на плечи. Она вдруг оказалась в объятиях Пава, словно кукла, завернутая
— Если еще раз посмеешь брыкаться, я тебя так проучу, что запомнишь навсегда,— ты и представить не можешь своим жалким умишком, какой это ужас. И я повторять не стану. Не выводи меня из себя, Джирел, ибо в гневе Пав поистине страшен. Ты не нашла против меня достойного оружия, тебе нечего противопоставить моей мощи, и потому теперь ты должна подчиниться мне, таков наш уговор. Готова ли ты выполнить его, Джирел Джори?
Она склонила голову, чтобы спрятать усмешку — ей не терпелось продемонстрировать свое оружие.
— Да,— тихо ответила она.
И вдруг в лицо ей дунул холодный ветер и на нее пахнуло ледяной пустотой подземелья, а в ушах задребезжал знакомый писклявый голосок, словно эхо, многократно отраженное от сводов невообразимой пропасти.
— Пусть оденет тебя в подвенечное платье. Проси! Проси немедленно!
В памяти ее промелькнул обтянутый белой кожей череп: в пустых глазницах ходят тени, словно эти провалы опутаны паутиной. И бледный рот кривится, усмехаясь глумливо, а может, и коварно, подстрекая ее к действию. Но Джирел не осмелилась ослушаться — слишком много она поставила на карту, заключив с ведьмой сделку. Может, и опасно доверять ей, но куда большая опасность подстерегает ее прямо сейчас — она таится в черных, как ночное небо, глазах Пава. Но вот отзвучал в ее ушах скрипучий голосок, улегся порыв ветра, принесший запах склепа, и она услышала собственный голос:
— Я хочу встать — я готова. Но неужели на собственной свадьбе я буду без подвенечного платья? Черный цвет может принести несчастье невесте.
Скорей всего, голос ведьмы звучал только в ее ушах и Пав не слышал его: на лице его не дрогнул ни один мускул, во взгляде не было заметно подозрительности. Железные пальцы разжались и отпустили ее руку. Джирел проворно вскочила на ноги, потупив глаза, опасаясь, как бы Пав не заметил торжествующего блеска в ее глазах.
— Подвенечное платье,— напомнила она ему все тем же несвойственным ей мягким голосом.
Он засмеялся и повел вокруг себя взглядом. И сколько было величия и властности в этом взгляде и повороте головы! — одного этого было достаточно, чтобы немедленно появилось то, что требуется королю Ромна. И вдруг под горячим, словно черное солнце, взглядом Пава вокруг нее затрепетали голубые язычки пламени.
Голубые огоньки все разгорались, потрескивая и мерцая, все крепли, мягко поглаживая ее тело своими язычками, и вместе с тем она все больше слабела. Смертельная усталость вдруг охватила Джирел, ей казалось, что жизнь вытекает из нее по капле и сгорает в этом ласковом, прохладном пламени. Но она ликовала, зная, что вся ее сила переходит в пламя, которое должно подавить пламя Пава.
Вновь дунул порыв промозглого ветра, будто неожиданно распахнулась дверь, ведущая в могильный склеп. И вслед за этим неуловимым дуновением, не шевельнувшим ни единым волосом рыжей Джирел, откуда-то из немыслимого далека, из запредельных пространств, словно едва слышное эхо, зазвучал голос ведьмы:
— Сосредоточься на пламени — немедленно, немедленно! Скорее! Скорее! О, какая дура!
И холодный насмешливый, колючий хохот, словно тонкая тень, поплыл по бесконечным, не имеющим измерений пустотам. Едва стоя на ногах от слабости, Джирел все же послушалась белую ведьму. Насмешка в ее далеком голосе хоть и рассердила ее, тем более что она не могла понять, над чем смеется ведьма,— эта насмешка придала ей силы, как придают силы уставшей лошади острые шпоры всадника. Как и прежде, Джирел чувствовала в словах ведьмы скрытую угрозу, но оставила это без внимания: она понимала, что ей не будет покоя, пока Пав не умрет, и была готова заплатить любую цену за его смерть.
Джирел до крови закусила губу и собрала все свои силы, чтобы сосредоточить внимание на пламени, горевшем вокруг огромной головы идола. Она понятия не имела, что произойдет после. Голова ее шла кругом, глаза застилал туман, но, сильно закусив губу, она усилием воли направила пламя, мягко бегущее по ее телу, прямо на огненную корону, обрамляющую величественный лоб статуи.
И голубые язычки, которые так нежно ласкали ее, отделились от ее скрытого бархатом тела и обратились в сторону идола. Едва живая от слабости, отдав почти все свои силы пламени, Джирел тем не менее удвоила свои усилия. Пламя, отделившееся от нее, вытянулось и по огромной мерцающей дуге поднялось к голове огромной черной статуи, нависающей над Джирел.
Откуда-то издалека до нее донесся низкий, рокочущий голос Пава:
— Джирел! О Джирел! Не делай этого! О дурочка, остановись!
Голос его не был голосом человека, испугавшегося за свою жизнь,— нет, так кричат, когда хотят предупредить об опасности.
Но Джирел сразу забыла об этом, сейчас она слепо подчинялась одной цели: погасить пламя, осеняющее голову идола. И если еще и оставались в ней какие-то силы, она постаралась перелить их в голубоватую дугу, которая перекинулась от нее к статуе.
— Джирел! Джирел! — рокотал, словно отдаленные раскаты грома, низкий голос Пава из-за плотной пелены тумана, в которую ее погрузила слабость.— Остановись, ты ведь не знаешь...
И тут порыв ледяного ветра унес его слова.
— Ш-ш-ш! Скорее! Скорей же! — зашелестел едва слышно замогильный голос ведьмы в ее ушах,— Не слушай его! Не дай ему себя остановить! Он не сможет причинить тебе вреда, пока горит синее пламя! Давай же, торопись!
И Джирел послушалась. В полуобморочном состоянии, не видя ничего перед собой, кроме голубоватой дуги, она продолжала сражаться. Она вновь и вновь вливала в дугу свои силы — откуда только они брались,— и она становилась все длиннее, поднимаясь вверх огромными скачками, пока наконец голубые языки пламени не смешались с красными и сияющая корона не начала тускнеть. Сквозь туман полубеспамятства до нее донесся крик Пава. Его низкий, рокочущий голос был полон отчаяния.