Черные лебеди
Шрифт:
Дмитрий вздрогнул, когда дверь отворилась и секретарша назвала его фамилию. Он вошел в кабинет. За т-образным столом сидели девять человек. Заседание бюро вела Боброва.
Дмитрию указали на стул, стоявший в торце стола. Но он не сел. Окинув взглядом членов бюро, Шадрин дрогнул. Рядом с генерал-майором, в профиль к нему, сидел Богданов. Вначале Шадрин подумал, что ему показалось, но когда Богданов повернул лицо в его сторону и взгляды их встретились, Дмитрий понял, что дела его совсем плохи.
Боброва курила. Затягиваясь папиросой, она натужно кашляла
Все смотрели на него. Взгляды взвешивали, прощупывали, буравили…
— Товарищ Шадрин, вы давно в партии? — спросила Боброва.
— Десять лет.
— Где вступали?
— На фронте.
— Награды имеете?
— Да.
— Какие?
— Пять орденов и четыре медали.
— Как же вы докатились до такой жизни?
Шадрин молчал.
— Расскажите, как вы познакомились с иностранцами и получили от них тысячу рублей, а на второй вечер устроили в ресторане дебош? Как все это случилось?
Опустив глаза, Дмитрий сдержанно и тихо рассказывал. В третий раз ему приходилось рассказывать одну и ту же позорную историю. В третий раз он с болью выносил на суд — теперь уже самый высокий, партийный суд — свою «связь» с иностранцами. Слушали его внимательно, не перебивая. Когда он дошел до денег, которые обнаружил у себя на следующий день утром, Боброва оборвала его на полуслове:
— Недурственно!.. Целый вечер вы пили на чужие денежки, довезли вас до дому на дипломатической машине да еще вдобавок дали на память тысячу рублей. Вряд ли встретишь подобных добряков, чтоб ни за понюх табаку так щедро облагодетельствовали… Продолжайте.
Шадрин продолжал.
Когда он замолк, генерал беспокойно завозился на стуле и задал вопрос:
— За что вы получили первый боевой орден?
— За Можайск.
Генерал закивал головой, точно желая сказать: «Понятно… понятно».
Перед глазами — зеленая скатерть. Над скатертью склонились лица в начальственном окаменении. И голос… Трескучий, хрипловатый голос Бобровой:
— Вы позорите ордена, которыми наградило вас Советское правительство. Вы недостойны носить высокое звание члена партии.
Шадрин молчал.
— Где и когда вы вступили в партию? — спросил генерал.
— В сорок третьем, на фронте…
Удовлетворенный ответом, генерал кивнул головой.
Следующий вопрос Шадрин услышал, но лицо человека, задавшего его, не видел. Тот стоял неподвижно, устремив взгляд в одну точку стола:
— Зачем вы пили с иностранцами во второй вечер? Вы просто-напросто могли бы вернуть им деньги и сказать, что они ошиблись.
— Я этого не сделал. И в этом моя главная вина.
— Странно у вас получается: с иностранцами познакомились случайно, деньги вам всучили незаметно, против вашей воли. Не на что опереться, чтобы решить вашу партийную судьбу положительно. Николай Гордеевич… — Боброва круто повернулась к Богданову, — вы, кажется, с Шадриным работали? Как он зарекомендовал себя в прокуратуре?
Богданов
— Я знаю Шадрина неплохо. Мне пришлось больше года работать с ним вместе. Ничего лестного о нем сказать не могу.
Обернувшись к Карцеву, который сидел у окна, Боброва спросила:
— Как он работал у вас?
Щеки Карцева пунцово вспыхнули, но ответил он твердо, без колебаний:
— Замечаний не имел. И вообще… — Карцев развел руками: — Показал себя только с положительной стороны.
— Еще бы! Работать три недели и показать себя с отрицательной стороны, — язвительно заметила Боброва и закашлялась после глубокой затяжки. И тут же, точно боясь, что насупившийся генерал незаметно возьмет из ее рук руль управления заседанием, она резко пробарабанила пальцами по столу и обвела членов бюро взглядом: — Какие будут предложения?
Никто не смотрел на Шадрина. Чувствовалось, что никому не хотелось первым давать команду «Огонь!». Но вот заерзал на своем стуле Богданов:
— Считаю, что поведение товарища Шадрина несовместимо с пребыванием в партии.
— Другие предложения будут?
Генерал хмуро посмотрел на Шадрина:
— Я предлагаю дать строгий выговор с занесением в личное дело.
Боброва, взглянув на генерала, удивленно вскинула брови:
— Я считаю, что поведение товарища Шадрина позорит высокое звание члена партии. Грубое избиение иностранца влечет за собой уголовное наказание. Мое предложение определенно и твердо: исключить Шадрина из партии. Прошу голосовать. Кто за это предложение?
Не подняли рук двое: генерал и сидевший рядом с ним пожилой человек с седыми висками и худощавым обветренным лицом. Это был заслуженный учитель, директор одной из московских школ Денис Трофимович Полещук.
— Кто против?
Поднял руку один генерал.
— А вы, Денис Трофимович? — обратилась Боброва к Полещуку. — Воздержались?
— Думаю, что мы поторопились в такой категорической форме обвинить Шадрина в неискренности, когда шел разговор о вторичной встрече с иностранцами в ресторане.
За второе предложение — вынести Шадрину строгий выговор — голосовал один генерал.
— Бюро райкома исключает вас из партии, товарищ Шадрин, — холодно сказала Боброва, не глядя на Дмитрия. — Ваше право обжаловать решение бюро райкома в вышестоящую партийную инстанцию — вплоть до обращения в Центральный Комитет партии.
Шадрин вышел из кабинета. В приемной стояла тишина. Рука его потянулась за папиросами. Пальцы дрожали. Он закурил. Секретарша поливала из графина цветы. Дверь на балкон была открыта. Увидев Шадрина с папиросой, секретарша сделала ему замечание. Дмитрий прошел на балкон. Опершись на низенькие перила, он стоял и смотрел вниз. Там, внизу, куда-то спешили люди. Они показались Дмитрию суетливыми муравьями. Пять этажей отделяли его от асфальта. Высота каждого этажа — три метра. «Пятнадцать метров… Всего три секунды падения. И это будет последнее падение…» Шадрин закрыл глаза.