Черным летом

Осенью 1922 года мне довелось выступать с воспоминаниями о гражданской войне на собрании партийного актива города Киева. Когда я кончил свой рассказ, в переполненном зале послышались восклицания:

— Невероятно!..

— А было ли это?..

И тогда Григорий Иванович Котовский, который сидел в президиуме собрания, встал и, словно защищая меня, громко произнес:

— Это так и было, товарищи!..

То, что показалось невозможным, невероятным испытанным бойцам революции, прошедшим, как говорится, сквозь огни и воды, случилось на Тамбовщине летом 1921 года…

Рассказ этот надо начать, пожалуй, с 23 апреля 1921

года, когда наша бригада, входившая в 17-ю кавалерийскую дивизию под командованием Котовского, получила приказ немедленно двинуться в поход на новый фронт борьбы с контрреволюцией.

Бригада, в которой я служил военным комиссаром, стояла тогда на Киевщине — в селах Животовка и Оратово Липовецкого уезда. Хотя гражданская война в России (за исключением Дальнего Востока) уже закончилась победой, мы еще и не помышляли о мирном отдыхе. На Украине бригада охраняла пограничную линию, вела борьбу с кулацкими и петлюровскими бандами, защищала от налетов и ограблений сахарные заводы, помогала заготавливать топливо в лесах. Часть своих пайков наши кавалеристы отправляли голодающим крестьянам, присоединившись к всенародному почину: «десять — двадцать сытых кормят одного голодного». Красноармейцы, командиры и политработники разъясняли крестьянам постановления X съезда РКП(б) и Советского правительства о переходе от продразверстки к продналогу, призывали крестьян помочь своим братьям-хлеборобам в губерниях, пораженных засухой и неурожаем. А потом отвозили собранный хлеб к железнодорожным станциям. В эскадронах и командах полков шла усиленная боевая и политическая подготовка. В свободные часы — а их было немного — неграмотных бойцов учили читать и писать.

Хорошо помню тот день, когда Котовский приехал в бригаду, которую сформировал, водил в походы и которой до недавнего времени командовал, и сообщил нам, комбригу Николаю Криворучко и мне, о приказе командования. В этом приказе говорилось:

«Бывшая отдельная кавбригада т. Котовского, ныне 1-я бригада 17-й кавдивизии, на основании полученных директив из штаба Киевского военного округа, подлежит выделению из состава названной дивизии со всеми частями, учреждениями и сотрудниками, входящими в эту бригаду… и срочной переброске в район, указанный главкомом. Отправку первого эшелона приказано начать 24 апреля и закончить таковую в недельный срок».

— Подготовиться к погрузке на станции Оратово! — распорядился комдив.

В последних числах апреля бригада погрузилась в эшелоны. Нас направили к Моршанску — уездному городку Тамбовской губернии, на борьбу с антисоветским антоновским мятежом.

Труднейшее время переживала тогда молодая Советская республика… Хотя белогвардейцы и иностранные интервенты были изгнаны за пределы страны, борьба с контрреволюционными силами, по существу, была почти такой же тяжелой, как и в недавних сражениях с полчищами Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля. Контрреволюция сменила тактику, не складывая оружия.

В чем заключалась ее новая тактика?

Враги Советской власти сделали главную ставку на тяжелое внутреннее положение Советской России. Страна была разорена двумя войнами, народ обнищал, голодал, предельно устал. Почти совсем замолкли заводские и фабричные гудки, замерло движение поездов на железных дорогах, связывающих город и деревню.

Все это видели, обо всем этом знали главари контрреволюции. Этим питались их надежды на скорое падение Советской власти.

Но они видели также, что авторитет Советов в глазах народа велик, что рабочий и крестьянин за Советы, что открытая борьба против Советов обречена на новый провал. И контрреволюционеры решили бороться с Советской властью, выдавая себя за «защитников» и «приверженцев» этой власти, которую они-де хотят лишь «улучшить», очистив Советы от большевиков. Одним словом, «За Советы, но без коммунистов».

Под таким демагогическим лозунгом и начался кронштадтский мятеж в последний февральский день 1921 года, создавший непосредственную и серьезнейшую угрозу красному Питеру. В Кронштадтской крепости был создан «временный революционный комитет» во главе с бывшим левым эсером Петреченко. Но это была лишь «революционная» вывеска: фактическая

власть перешла в руки бывших царских офицеров — ярых приверженцев старого, капиталистического строя. Мятежникам начали протягивать руку помощи эсеры, окопавшиеся в Ревеле, Союз русских финансистов и промышленников из Берлина, всякого рода белоэмигрантские организации. Но враги просчитались. Менее чем через три недели кронштадтский мятеж был подавлен Красной Армией.

Я завел речь об этом мятеже потому, что в причинах его было много общего с причинами антоновщины. Недовольство крестьянства продовольственной разверсткой и суровыми законами военного коммунизма принесли с собой в Кронштадт мобилизованные во флот молодые крестьянские парни из многих губерний, в том числе и из Тамбовской; старые революционные матросы ушли на фронт. И вот этими-то настроениями и воспользовались прежде всего организаторы мятежа. Нечего и говорить о том, что в деревне эти настроения ощущались еще сильнее. И не случайно эсеро-кулацкие мятежи почти одновременно вспыхнули в Сибири, на Северном Кавказе, на Дону. Зарубежная белогвардейщина и ее хозяева — правители капиталистических государств стали всеми силами раздувать, провоцировать антисоветские мятежи, подбрасывать «верные силы». Так, например, весной 1921 года из боярской Румынии были переброшены через советскую границу остатки врангелевских войск. Из панской Польши проникли на территорию Белоруссии банды, сформированные Савинковым.

В этой сложнейшей обстановке собрался X съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Он начал свою работу тогда, когда флаг контрреволюции еще развевался над кронштадтской крепостью. Партийный съезд должен был выработать новую политическую линию, вывести страну из кризиса.

С отчетным докладом о политической деятельности ЦК выступил Владимир Ильич Ленин. Он говорил о том, что недовольство крестьянства пролетарской диктатурой растет, что кризис крестьянского хозяйства доходит до грани, что демобилизация крестьянской армии выкидывает сотни и тысячи, не находящих себе занятий людей, привыкших заниматься только войной как ремеслом и порождающих бандитизм. Владимир Ильич вскрыл один из главнейших источников кризиса, который в полной мере мог быть отнесен и к Тамбовской губернии.

«…В силу неурожая, повлекшего громадную бескормицу, падеж скота и разорение крестьянского хозяйства, — говорил он, — центр этих продовольственных разверсток сосредоточен был в тех местностях, где излишки хлеба не были очень велики. Излишков гораздо больше на различных окраинах Республики — в Сибири, на Северном Кавказе, — но именно там всего меньше был налажен советский аппарат, именно там Советская власть была менее устойчива, и оттуда был очень затруднен транспорт. Поэтому получилось так, что увеличенные продовольственные ресурсы мы собрали из наименее урожайных губерний, и этим кризис крестьянского хозяйства чрезвычайно обострился» 1] .

По инициативе В. И. Ленина X съезд РКП(б) принял огромной важности решение — о замене разверстки натуральным налогом. Налог этот был значительно меньше разверстки и исчислен так, чтобы покрыть минимальные необходимые потребности армии, городских рабочих и неземледельческого населения. Крестьянин получал возможность свободно распоряжаться всем остающимся у него продуктом его труда. Для бедняцких хозяйств налог был снижен, а в отдельных случаях — совсем отменен.

Постановления X партийного съезда и разработанные на их основании декреты ВЦИК и Совнаркома РСФСР выбивали всякую почву из-под ног руководителей антисоветских мятежей. Они прекрасно понимали это и потому стремились обострить вооруженную борьбу до предела, не гнушались самым подлым, кровавым террором, стремились непроницаемой стеной оградить обманутых и запуганных ими крестьян от правды о советской политике в деревне. Так было и на многострадальной Тамбовщине, по которой рыскали антоновские «партизанские» полки.