Черный алмаз
Шрифт:
Коренев в своих фронтовых стихах ничего не воспевает—он лишь фиксирует: так было. Название этого цикла — «Солдатская летопись» — выбрано им очень точно. Но автор — не бесстрастно-отрешенный Нестор, который пишет, «добру и злу внимая равнодушно», и уж тем более не любитель «крутого» натурализма, граничащего с цинизмом, как может некоторым показаться. В сущности, на всех его стихотворениях лежит отсвет «лелеющей душу гуманности» (если вспомнить прекрасное выражение В. Г. Белинского). И в стихотворении «Вьюга. Ночь...» ее не меньше, чем в других стихах. Но здесь человечность взята по высшей мере космической справедливости; жалость и сочувствие к другому — корчащемуся в предсмертных судорогах товарищу — уравновешены не жалостью к себе и собственной болью, а простым знанием своей — такой же точно — страшной судьбы и видением — до галлюцинации — себя на
Александру Кореневу удалось, как мало кому из воевавших поэтов, в этих — записанных впопыхах, часто негнущимися от мороза пальцами, впотьмах, и даже не карандашом, а горелой спичкой — строках так откровенно и с таким накалом чувства рассказать о естественных, простых и самых важных (а потому не могущих быть нескромными или постыдными) желаниях солдата, ставшего «пушечным мясом», «не долюбив, не докурив последней папиросы».
Акт «торопливой звериной любви» (язык не поворачивается назвать это «сексуальной сценой») предстает в стихотворениях «К фронту» и «Костел» как некое древнее магическое действо, заклятье Смерти, попытка Живого противостоять Неживому. Человек на войне оказывается в ситуации изначальности бытия: он, ходящий каждый день на волосок от гибели, призван — самим своим бытием — каждый день сотворять мир заново. Что, как не миф о сотворении мира — в этих бесхитростных, на первый взгляд, стихах? Человек (а, значит, и мир) обретают бессмертие в животворящем женском природном начале:
Если буду убит, я теперь буду вечен. Если завтра исчезну из списка живых, Как ниспосланный Богом сын человечий, Вновь из недр я воскресну твоих.Поразительно в этом стихотворении сравнение простертого над женщиной юноши-солдата с Христом. Благодаря этому образу миф о сотворении мира становится одновременно рассказом о спасении этого мира, казалось бы, безоглядно тонущего в хаосе войны.
Жизненный факт, зафиксированный поэтом в коротких стихотворных набросках, бытовых зарисовках, порой невольно приобретает символический смысл. Девчушка, н е ж н о баюкающая «куклу»-гранату (стихотворение «Девочка»), эта юная мадонна XX века — какой страшный символ самоистребляющейся людской цивилизации! В стихотворении «Мина» — изложение самого «обыденного» (и страшного своей обыденностью) фронтового события:
У мальчишки, у связиста, Оторвало кисти рук.И — предположение (ведь что слали из дому? — варежки да кисеты!):
Может, где-то сейчас на севере, Чтобы сыну на фронт послать, Из очесов овечьих серых Рукавицы вязала мать.Вот и все стихотворение. Ровный, спокойный тон повествования. Но — мурашки по коже. Сущность войны — дегероизированной, деромантизированной — схвачена здесь с поразительной точностью и остротой.
Такое знание сути получают только «из первых рук». И Александр Коренев, 1921 года рождения, был на войне с 1941 по 1945-й, что называется «от звонка до звонка». В октябре 1941-го, в дни битвы под Москвой, он, студент Литинститута, добровольцем зачислился в маршевую роту, а с мая 1942-го по 1944-й он — стрелок-автоматчик, курсант, командир взвода дивизионной разведроты на Сталинградском, Южном, Первом Украинском фронтах. В Сталинградской битве был ранен. Окончив в мае 1943-го курсы младших лейтенантов, участвовал в прорыве на Южном фронте. В ночном бою получил сквозное ранение (которое является смертельным) в области живота и позвоночника пулей навылет, но — выжил («По всем законам физики с механикой я десять раз уж должен быть убит», — напишет он позже). После выхода из госпиталя — учеба во 2-ой спецшколе Центрального штаба партизанского движения в Москве и в октябре 1944 года Коренев под кличкой «Капитан» во главе диверсионной группы «Рейд» был заброшен во вражеский тыл, на территорию Восточной Пруссии, для выполнения особых заданий. Группа уничтожена, он, чудом спасшийся, воюет в составе разведотряда
Что его спасало на войне? Конечно, неуемная воля к жизни. Природная сметка. Юмор. А еще — стихи. Об этом он сам сказал — уже после войны:
Мои стихи! Наверное, они Служили мне защитою в те дни. Ведь к жизни из немых своих потемок Они рвались, храня мой каждый шаг. В беременной удваивает так Ее живучесть будущий ребенок.(«В двадцать лет»)
Вот оно—доказательство древнейшей магической функции поэзии: настоящая поэзия — это всегда оберег.
Фронтовые стихи Коренева — это хроника л и ч н о й войны, мгновения, в наибольшей степени сконцентрировавшие в себе жизнь поэта. И совсем не случайны среди этих мгновений — восторг и ликованье души, постоянно обращенной к Природе (стихотворения «Утром», «Перед боем»). В поэме «Кульчицкий» Коренев сам себя назвал «поэт-эстет». Это справедливо. Восхищение красотой мира и воплощение ее максимально адекватным способом (в звуковом, живописном, графическом образе — это главное содержание его творчества. Коренев прежде всего — тончайший лирик, умеющий разговаривать с природой «вполшелеста» (кстати, скажем спасибо поэту за рождение самого этого слова — а Коренев так назвал свою книгу стихов о русской природе — именно такого уровня интимности в общении с миром нам больше всего сейчас не хватает).
Да, дело поэта — видеть красоту и уметь передать это видение другим. Даже тогда, когда эта красота убийственна, бесчеловечна:
На кольях нити проволоки, как ноты, Колючки — как бемольные значки. Сейчас смертельное аллегро для пехоты Война сыграет, Рвя тела в клочки.(«Как ты играла, девочка, Прокофьева!»)
Здесь Ужасное стремится выступить в роли Прекрасного, и — как ни дико — ему это почти удается... Это тоже эстетика — эстетика Войны, та музыка, которую, по мысли Блока, обязан слушать настоящий поэт, как бы ни хотелось ему заткнуть уши и закрыть глаза.
Чего-чего, а жить, зажав уши и закрыв глаза, Александр Кириллович Коренев никогда не умел, не мог, да не хотел. В авторском машинописном экземпляре поэмы «Исповедь» карандашом отчеркнуты строки:
Не моя это профессия — Дуракам очки втирать.И надпись сбоку, на полях, сделанная, очевидно, человеком, хорошо знавшим поэта: «В этом весь Коренев».
За одно только стихотворение «Атака» (1945 г.) можно было поплатиться годами концлагерей. Хотя что этом стихотворении «такого»? Погибает солдат с криком «За Сталина!» и в последний миг в его сознании проносится вся жизнь:
Вот с дедом на покосе, В ночном, лицо коня. Вот скарб из изб выносят, И голосит родня. С конвоем по дороге Вот гонят мужиков: Обложенных налогом Обычных кулаков. — Вперед!.. Убит во взводе Еще солдат, гляди: Кровь красная, как орден, Вразброс бьет из груди. — За Ста... в бою бесстрашном Снесен огнем косым, Лицом уткнувшись в пашню, Лежит крестьянский сын.