Черный дембель. Часть 2
Шрифт:
Я развёл руками, спросил:
— Вова, почему сидишь?! Мне подойти, что ли?! Хочешь сразу лечь?!
Шагнул к столу.
Мраморов вскочил, поднял руки (показал мне ладони) и заслонил собой Вову Красильникова.
— Спокойно, Серёга, — сказал он. — Сейчас всё решим! Не волнуйся!
Паша взглянул на своего рыжего приятеля.
— Одежда Серёгина где? — спросил Мраморов.
Вова скривил губы — указал на дверь.
— Там, — ответил он. — А чё такова-то?
Он пожал плечами и добавил:
— Я ж не знал. Баба Люба сказала, что он первокурсник. Пошутила, что ли?
— Баба Люба
Он посмотрел на меня.
— Вернулся, — подтвердил я. — Теперь я не просто Чёрный. Теперь я Чёрный дембель, вашу мать!
Решительно сдвинул Пашу в сторону, подошёл к Красильникову.
Тот втянул голову в плечи, отгородился от меня руками.
— Почему сидим, Вова? — спросил я. — Чего ждём?
И громко скомандовал:
— Встать! Смирно!
Красильников изобразил распрямившуюся пружину: вскочил на ноги, опрокинул стул.
Я показал ему на приоткрытую дверь.
— Рядовой Красильников, за моей одеждой шаго-ом марш!
Красильников дёрнулся, зажмурил глаза, боком протиснулся между мной и столешницей.
Строевой шаг у него не получился. Да и сложно было бы маршировать, передвигаясь приставными шагами.
Я бросил ему полотенце — оно повисло у Вовы на плече.
— Пацанам в душевую отнеси, — велел я. — Одежду им верни. И это…
Я щёлкнул пальцем и попросил:
— Брату моему скажи, что Чёрный запретил тебя бить. Не то отмудохает тебя. Он парень резкий.
Красильников покинул комнату.
Я уселся на его место, понюхал содержимое его кружки. Отметил, что не ошибся: парни баловались не квасом. Сделал маленький глоток пива — одобрительно кивнул.
— Нормалёк.
Отсалютовал парням кружкой и спросил:
— Ну, что, мужики? Выпьем за моё новоселье?
Сообщил:
— Теперь я живу рядом с вами. Привыкайте, парни.
Красильников принёс мою одежду.
Примерно полчаса мы с четверокурсниками беседовали «за жизнь».
Потом назначенный посыльным Вова метнулся в четыреста тринадцатую комнату за гитарой.
И вскоре мы хором горланили:
— … Сбивая чёрным сапогом с травы прозрачную росу!..
А уже ночью, укладываясь спать, я подумал: «Пиво, гитара, горячая вода. Словно никуда из общаги и не уходил…»
В среду за внимание моего брата в институте снова соперничали Лена Котова и Инга Рауде. Я держался от этих игрищ подальше, посматривал на них с верхних рядов аудиторий. Сделал вывод, что девицы за спиной у Кирилла уже обсудили «правила игры». Потому что комсомолки не вступали в прямую конфронтацию друг с другом. И совместными усилиями отпугивали от моего брата прочих девиц, которые вынужденно наблюдали за их суетой со стороны. Три или четыре девицы на протяжении дня предприняли штурм и моей крепости. Но я быстро спровадил их прочь, показав себя сокурсницам наглецом и грубияном.
В конце учебного дня я отметил, что по возвращении из колхоза в группе «ОиНТ-73» образовались две дружные компашки. В первую вошли мой младший брат, Артурчик, Торопова, Котова и Рауде. Временами к ним вынужденно присоединялись и мы с Васей Ковальчуком. Вторая компания собралась вокруг старосты — примерно в том же количестве,
После занятий я в среду в общежитие не пошёл — прогулялся по магазинам в поисках форм для выпечки коржей брауни. Форму будущего торта диктовала небольшая площадь полок холодильника (точнее, их ширина). Поэтому я немало побегал по городу. Побывал в двух «Универмагах» и в трёх промтоварных магазинах. Едва не отчаялся. Но нужные мне предметы я всё же обнаружил: рядом с городским рынком, в магазине «1000 мелочей». Я прикупил там странную ребристую «форму для выпечки» (увидел такую впервые), две формы для выпечки кексов (разных размеров) и фанерную коробку со съёмным дном, внутри которой и намеревался собрать из коржей и суфле торт «Птичье молоко».
Продукты для торта я купил в пятницу — в субботу лишь приобрёл три шоколадки (спрятал их в морозильную камеру).
В субботу вечером Кир и Артурчик наблюдали за тем, как я прихорашивался около зеркала: причёсывался, расправлял складки на пиджаке, «правильно» укладывал воротник рубашки. Кирилл в шутку предположил, что я иду в ЗАГС. Я туманно намекнул брату, что «пока не в ЗАГС»; пояснил: пойду на встречу с женщиной.
О том, что иду в ресторан я ни Киру, ни Артурчику не сообщил — не говорил об этом сыну и Илья Владимирович.
До «Московского» я ни на трамвае, ни на автобусе не поехал — испугался за сохранность своего костюма. Поймал такси. Подкатил к входу в ресторан на «Волге».
На двери «Московского» красовалась табличка «мест нет». Я мазнул по ней взглядом и решительно потянул на себя деревянную ручку. Вдохнул запах табачного дыма, коктейля из ароматов женских духов и запашок общепита.
— Куда?! — воскликнул швейцар.
Он ринулся мне навстречу, но я остановил его взглядом.
Процедил сквозь зубы:
— Я от Ильи Владимировича Прохорова. У меня заказано.
Двумя пальцами небрежно выдернул из нагрудного кармана десятирублёвую банкноту. Махнул ею в воздухе, смял и сжал её в кулаке. Швейцар нехотя улыбнулся и указал рукой в зал.
— Прошу вас, — сказа он. — Проходите.
Сегодня я нарочно явился в «Московский» на полтора часа позже, чем в те разы, когда нас привозил сюда директор швейной фабрики. Потому что у меня в запасе осталось меньше трети тех червонцев, пачку которых я нагло умыкнул у Прохорова в Майском. Разбрасываться ними в ресторане я не собирался: шёл сюда с иной целью. Следом за швейцаром прошёл к барной стойке (которую Прохоров обозвал в разговоре со мной витриной). Швейцар любезно отодвинул для меня высокий стул — обменялся выразительным взглядом с барменом. Я пожал ему руку (красноватая бумажка перекочевала к новому владельцу). Выслушал стандартный набор благодарностей. Швейцар ушёл. Я встретился взглядом с усатым барменом — припечатал ладонью к столешнице банкноту достоинством в пять советских рублей (она исчезла со стойки сразу же, как только я убрал с неё руку: будто по волшебству).